Декабреющее.
Сезон декабреет, всё тяжелее небесное одеяло,
и тёмное утро давно не является добрым,
поскольку, едва проснувшись, уже понимаешь — устала,
а запас наивного позитива ещё в октябре подобран.
И если бы не, то впору не выходить из дома,
и не ловить на себе взгляды чужих и праздных,
а набрать "восемь", "ноль" и ещё девять цифр и погрузиться в омут
голоса, так светло говорящего "здравствуй",
что мир, доселе стремившийся к точке, обретает объём,
и в нём появляется так много места, что уже не тесно
дышать, говорить, смеяться — потому что вдвоём,
потому что вместе, потому что...
Почти воскреснув
после чашки горечи с одной неполной сахара,
кутаешься в шарф оранжевый — идя в полутьму,
лучше подстраховаться.
Повторяемый, как анафора,
начинается день, по обыкновению своему,
суетой, словами скомканными, людскими потоками,
текущими по направлениям, строго заданным, — к остановкам.
Понимаешь: миру не хватает кого-то (не Бога ли?),
и в озарении этом нечаянном и (на бегу) неловком,
ощущаешь себя раскрытой на середине книгой,
забытой на лавке в продрогшем парке — краю печали,
где кто-то неласковый, кто-то, древней, чем Ригель,
настывшими пальцами тебя, не читая, листает.
(с) Уже Другая
