- Так вот, я обряжалась мамашей, а он - Михаилом Моисеевичем, в таком беретике, ранец брал вместо портфеля, а очки у них были одинаковые. Он приходил домой и говорил: "Родная, не кричи на меня, у меня болит голова!" А я орала: "Нечего было столько работать, за письменным столом портки протирать! Здоровье надо беречь, на природе гулять, газоны садить! Иди есть, я тебе суп налила!" Димка-отец говорил: "Родная, я не хочу суп. Я устал, я хочу прилечь". А я, Димкина мать, отвечала: "Без супа нельзя! От супа вся сила! Без супа заболеешь животом и умрешь! Иди ешь, я же не буду обратно выливать". Димка-отец покорялся и отвечал: "Хорошо, я не хочу, но я съем суп. Заметь, только потому, что ты хочешь". К супу она относилась как к культовому предмету, соединявшему ее с сельским детством, и пыталась через него, через этот один и тот же невнятный и невкусный суп, насильно соединиться со своими близкими. Она колдовала над ним, как ведьма над снадобьем, в результате чего Михаил Моисеевич действительно заболел животом и умер, а Димка писал: "Мне положить на статую Свободы, но то, что здесь никто не ест суп, делает Америку уютной".
- Интересно излагаешь, - как-то напрягшись, перебила меня Дин, - в Америке, правда, нет супа, но в Америке все все время жрут. Так и ходят то с сосиской, то с банкой пива.
- А еще у Димкиной мамашки был любимый финт: наливает свой любимый супчик, зовет есть. Димка с отцом сидят, такие два очкарика в шахматной коме, ничего не слышат. Она говорит: "Суп остывает - раз! Суп остывает - два! Суп остывает - три!" Потом подходит и смешивает все шахматы на доске. Димка убегает плакать, а Михаил Моисеевич садится с погасшим лицом есть суп... - вспомнила я.
Еще немного усилий воли - и на сегодня Иннина интернет-зависимость будет побеждена 
