Людмила! Спасибо огромное за то, что вы здесь пишете. Я подумала, возможно, интересно и важно будет здесь прочитать про механизм возникновения агрессии, так как многие приемные родители встречаются с этим явлением.
У меня довольно подробный научный текст, рассказанный простым языком.
Агрессия. Лекция 1. В чем суть агрессии?
Знания, которые будут изложены в этом курсе, приложимы не только к детской агрессии, но и к взрослой. Будет объяснена сама суть агрессии, и отсюда будет становиться понятнее, как поступать в той или иной ситуации. Примеры будут приводиться про маленьких детей, так как у них все как на ладони, их проще всего понять и еще потому, что 3-4 года — это самое агрессивное время в жизни человека (научно доказанный факт). Большинство детей перерастают агрессию между 5 и 7 годами жизни.
Агрессию невозможно определить с точки зрения поведения, так как у агрессии, как и у любви, тысячи проявлений, и мы не можем их все перечислить. Посмотрим на этимологию этого слова. Агрессия от латинского «aggredi» — приступать, нападать, продвигаться в сторону чего-либо. В латыни при этом акцент ставился именно на продвижении по отношению к чему-либо, на внутреннем порыве. Именно с этой стороны мы и подойдем к определению агрессии.
Итак, с психологической точки зрения агрессия — это выброс, извержение атакующей энергии. Это движущий фактор поведения. Выброс — это то, что стоит за агрессивным поведением. Можно сравнить этот выброс с вулканом.
У агрессии множество поведенческих проявлений. Многоликая агрессия (из вулкана извергаются такие поведенческие проявления):
удары и драки,
укусы,
бросание предметами,
крик,
раздражительность и нетерпеливость,
осуждение самого себя,
плохое настроение, ругательства,
оскорбления и пристыжение,
агрессивные жесты,
припадки и истерики,
косвенные атаки (агрессия в играх, толкаются, пинаются),
мысли о самоубийстве,
аутоагрессия («ну и дура же я», битье головой об стенку)
объявление бойкота, игнорирование,
подлые и грубые поступки,
проявление неприязни,
фантазии о насилии,
сарказм и оскорбления.
Таким образом, агрессия — это не только драки, это гораздо более широкое явление, она универсальна, она присуща всем, и это вызов для человечества, как можно вести себя цивилизованно, не извергая из себя атакующую энергию.
Разграничим агрессию от других понятий.
Агрессия и жестокость — это не всегда одно и то же. Жестокость и насилие — это субъективные вещи, которые возникают от восприятия человека. Например, мальчишки сражаются на мечах в школьном дворе по своим правилам. Если вас вызвали на поединок, вам необходимо вступить в битву. Как только кто-то говорит: «я сдаюсь», необходимо сразу прекратить бой. Нельзя бить по очкам. Нельзя бить после крови. Такие правила. Воспринимают ли мальчики, участвующие в игре, свою битву как жестокость? Нет. Другой пример. Учительница выглядывает в окно и видит, как один мальчик лупасит другого дубиной. Она не знает, что это такая игра. Учительница воспримет это как жестокость. Здесь мы говорим о выбросе атакующей энергии в игре, но это отнюдь не является жестокостью. В нашем курсе об агрессии мы говорим о выбросе атакующей энергии вне зависимости от того, сопровождается этот выброс жестокостью или нет.
Что заставляет нас атаковать? Одним из первых ответ на этот вопрос предложили американские ученые Доллард и Миллер в 1939 году. Их тезисы актуальны до сих пор, они одни из самых долговечных в науке, их никто еще не опроверг, но почему-то эти тезисы долгое время не принимались во внимание. Сейчас же ученые снова вернулись к ней как к работающей теории.
Доллард и Миллер заявили, что именно фрустрация приводит к агрессии, заставляет нас атаковать.
Фрустрация - это базовая эмоция, которую способно ощущать каждое существо, обладающее лимбической системой (эмоциональным мозгом млекопитающих). Все млекопитающие испытывают данную эмоцию.
Фрустрация — это эмоция, которая возникает, когда что-то идет не так, что-то не получается, не срабатывает. (Все, что угодно: ножницы не режут, башенка из кубиков рушится, мама не покупает мороженое, денег на отпуск не хватает, ботинок натирает, это могут быть как глобальные вещи, так и повседневные мелочи). Итак, любая агрессия уходит корнями в фрустрацию.
Заблуждения касательно природы агрессии.
Поведенческое определение агрессии (неверное).
Во второй половине 20 века поведенческое направление в психологии (бихевиористское) было замещено когнитивной психологией, которая до сих пор доминирует в науке. Однако многие идеи бихевиоризма до сих пор доминируют в некоторых направлениях психологии и психотерапии.
По понятиям бихевиористов, человек атакует для того, чтобы добиться чего-то, чтобы попасть куда-либо. Он использует агрессию, чтобы решить свою проблему. Агрессия в таком толковании — это инструмент. (Ребенок кидается на пол с криком, чтобы добиться того, что он хочет).
Но нейрофизиологи сегодня говорят о том, что проблема агрессии — это эмоциональная проблема, это проблема импульсивности (Ребенок кидается на пол с криком, потому что все идет не так, как он ожидал, и он ничего не может с этим поделать, так как еще не созрел для этого его мозг).
Таким образом, психология долгое время шла по неверному пути. И сегодня многие психологи считают, что дети используют агрессию намеренно, чтобы получить то, что они хотят, соответственно, агрессию можно контролировать (с помощью метода последствий, метода кнута и пряника и т.*п.). Однако эти методы не работают и зачастую наоборот приводят к увеличению агрессии, к эскалации агрессии.
Ребенок атакует потому, что он фрустрирован, потому, что что-то пошло не так, что-то не сработало, а не для того, чтобы заработало. И это понимание полностью меняет наш подход. Понимание проблемы коренным образом меняет наше видение, каким должно быть наше взаимодействие с ребенком: либо мы видим в нем злобного агрессора, который лупит совком товарища по песочнице, чтобы, воспользовавшись моментом растерянности у того забрать у него машинку; либо мы видим фрустрированного ребенка, который не может еще сдержать свои импульсы, который, как щепка, несется в потоке своих эмоций, действия и реакции наши будут другими.
Это было первое заблуждение касательно агрессии, а именно, что агрессия — это инструмент; второе заблуждение об агрессии говорит о том, что агрессия — это проблема с гневом. Гнев и фрустрация — это две разные эмоции.
Отличие гнева от фрустрации:
1. Гнев переживается только людьми, а фрустрация переживается всеми существами, которым свойственны эмоции (в т.ч. млекопитающими).
2. Гнев возникает при восприятии несправедливости (на это способны только люди), а фрустрация возникает, когда что-то не получается.
3. Гнев задействует кору головного мозга и сознание (только у людей бывает), а фрустрация — это базовая эмоция, может присутствовать, но не осознаваться. Ребенок, бьющий другого совком по голове, не осознает даже свою эмоцию фрустрации.
4. Гнев запускает импульс добиться справедливости (свести счеты, требовать отмщения, добиваться извинений), а фрустрация запускает импульс атаковать. Фрустрация — это эмоция, при которой нет в обязательном порядке виноватого, а гнев всегда подразумевает чью-то вину. Никогда не бывает так, что вы гневаетесь, но при этом не фрустрированы, но вы можете быть фрустрированы и при этом не испытывать гнева. Гнев очень многим родителям и воспитателям трудно принимать. С другой стороны, мы начинаем думать, что что-то было нечестно по отношению к ребенку, и начинаем выяснять, что случилось. Иногда дети совершенно честно говорят о том, что не знают, что произошло. Или два брата расскажут совершенно разные версии того, что произошло. Если вы будете стараться узнать, кто был виноват, станете этаким расследователем и судьей, выберете виноватого, и будете назначать наказание... И это все потому, что мы неправильно увидели ситуацию. Оба ребенка повели себя агрессивно, потому что были фрустрированы, а были они фрустрированы потому, что, может быть, плохо пообедали, или в школе кто-то над ними посмеялся, да мало ли что могло произойти. Это могла быть накопленная фрустрация, которая выплеснулась через край. А ребенок тем более не будет осознавать, чем он фрустрирован. В этот момент, вместо того, чтобы пытаться искать виноватого, нужно просто попытаться обратиться к ребенку, выразить сочувствие о том, что что-то у него сегодня пошло не так. Порой это очень быстро срабатывает, потому что вы оказываетесь на стороне ребенка, и он чувствует это доброе сочувствие.
Нужно помнить, что фрустрация — это экзистенциальная эмоция. Быть живым — это значит быть фрустрированным. И мы должны позволить ребенку быть фрустрированным. Фрустрация должна быть выражена. Другой вопрос, как эта фрустрация должна быть выражена. Об этом мы поговорим в других частях курса.
Итак, у нас формируется совершенно другой подход к проблеме в зависимости от того, видим ли мы ребенка гневающимся или видим ли мы его фрустрированным. Мы должны правильно интерпретировать, чтобы правильно действовать.
Что более всего фрустрирует нас и наших детей?
Доллард и Миллер ответа на этот вопрос не давали. Ответ появился лишь в 50-е годы XX века с публикациями Боулби. Сейчас мы знаем без тени сомнения, что самая важная вещь в жизни человека — это привязанность — стремление к установлению и сохранению близости и это отношения, характеризующиеся поиском и поддержанием близости. Мы должны сохранять близость с теми, к кому мы привязанны, и мы стремимся сохранять близость с теми, кому мы привязаны. Это огромная потребность взрослых людей, а у детей это вообще самая мощная потребность.
Проявлений у привязанности тоже тысячи. Однако есть определенные закономерности углубления привязанности по мере роста ребенка. Гордон Ньюфелд сформулировал их, и назвал уровнями привязанности.
На первом году жизни малыш привязывается к нам через ощущения: это включает в себя желание быть вместе, способы привязанности: нюхать, видеть, осязать, слышать, пробовать на вкус маму. Ребенок, который привязан на физическом уровне, будет бесконечно фрустрирован от разделения с родителем. Если он не осязает маму, то должен хотя бы ее слышать. Если не слышит, должен слышать хотя бы ее запах. Ранне разделение — это большая проблема. Но и с более старшими детьми, которые уже развили другие способы привязанности, физическое разделение может быть огромным источником фрустрации.
Следующий способ привязываться — это привязанность через похожесть. Это включает в себя стремление быть похожим на тех, к кому привязан. Одевают папины ботинки, красят губы маминой помадой, берут телефон и расхаживают с ним по квартире. Освоение речи основывается как раз на привязанности через похожесть. Ребенок будет испытывать фрустрацию, если сказать ему что-то вроде «Ты на папу совсем не похож, и перестань обезьянничать, положи телефон на место».
Если взаимоотношения складываются благополучно, то на третьем году жизни может возникнуть следующий уровень привязанности, это привязанность через принадлежность и преданность. Она включает чувства принадлежности к тем, к кому вы привязаны, желание стать на сторону того, к кому ты привязан. Ребенок будет очень фрустрирован, если будет чувствовать свою непринадлежность к этой семье. Например, при фразе «и в кого ты такой уродился?» Или когда родители не принимают сторону ребенка (ситуация при учительнице в школе, например).
Привязанность включает также желание быть значимым для людей, к которым мы привязаны. Ребенку важна ваша оценка, ему важно ваше мнение. Ему важно, что он для вас значит. Ребенок будет очень фрустрирован, если ему сказать, что он ничего не значит, или что его деятельность какая-то не такая. «Да, неплохо нарисовал. Но я вижу, ты не старался». «Тебя не спросили». Когда ребенок ищет оценки значимого человека, любая негативная оценка будет восприниматься им как разделение и будет его сильно фрустрировать.
Следующий уровень — уровень любви. А разве остальное не любовь? Да, любовь, но именно на пятом уровне эмоциональное ее выражение становится прямым: ребенок переполнен любовью к вам, хочет постоянно дарить маме подарки, рисовать рисунки. Холодное отношение к этому взрослого будет ранить ребенка и сильно фрустрировать.
Привязанность на самом высоком уровне — привязанность на уровне психологической близости. У ребенка возникает желание быть познанным мамой (это может быть не только мама, но и папа, и бабушка — любой значащий взрослый). Дети начинают рассказывать свои самые сокровенные тайны. Родитель может рассказать тайну ребенка другим, или не хотеть общаться с ребенком (от усталости либо от непонимания), и это вызовет фрустрацию.
Проблемы с привязанностью являются главным источником фрустрации:
привязанность — это то, в чем мы нуждаемся в первую очередь для нашей жизнедеятельности и развития.
из этого следует, что проблемы с установлением и сохранением близости являются основным источником фрустрации.
Именно те, кого мы более всех любим, фрустрируют нас более всего. И именно поэтому агрессия и привязанность идут рука об руку. Самые страшные вещи: нападки, насилие и даже убийства происходят именно в контексте привязанности.
Фрустрация, агрессия и привязанность.
Источники фрустрации в привязанности: в основе лежат препятствия для близости в привязанности.
Опыт потерь и наличие дефицитов, особенно в раннем возрасте (смерть близкого человека, развод родителей, смена няни).
Столкновение с сепарацией во всех её формах:
Неспособность чувствовать связь при расставании.
Ощущение непохожести в привязанности через похожесть.
Проявления безразличия или неодобрения при потребности быть значимым.
Отвержение на уровне принадлежности.
Холодность или безразличие в привязанности на уровне любви.
Ощущение, что тебя не знают и не понимают.
Проблемы в привязанности, усиливающие фрустрацию:
ребенок с альфа-комплексом. Инстинкты привязанности можно разделить на два вида: инстинкты зависимости, которые подразумевают взгляд снизу вверх, желание слушаться, поиск заботы, желание следовать, желание подчиняться, желание видеть в ком-то ответ на свои потребности. Вторая группа инстинктов — это взгляд сверху вниз: желание заботы, желание принимать на себя ответственность, желание быть ориентиром и указывать направление. По множеству причин мы видим в наши дни все больше и больше детей, у которых очень сильны альфа-инстинкты, доминирующие инстинкты. Ребенок должен быть в зависимой позиции по отношению к своему взрослому, потому что именно в этой позиции он может принимать заботу и следовать указаниям. Доминантная же позиция детей сопряжена с огромным количеством фрустраций. «Мало того, что ботиночек не одевается, так еще и мама не слушается. Я вообще пытаюсь контролировать мир, а мир мне не подчиняется». У нас, взрослых, возникает похожая фрустрация, когда нас дети не слушаются. Здесь в первую очередь надо работать с застреваниями, обращаться к альфа-роли ребенка, чтобы снизить фрустрацию.
защитное отчуждение — это своего рода защита мозга, разворот привязанности в ее противоположность, если ребенок испытывает очень сильное разделение, отвержение, потерю контакта и близости, то мозг выставляет такую защиту. Инстинкт привязанности разворачивается обратной стороной. Например, мама лежала на сохранении в больнице две недели. Ребенок полутора лет, который оставался дома с папой, при появлении наконец мамы дома не идет ей навстречу, не улыбается. Если ребенок уходит в защитное отчуждение, это вызывает огромную фрустрацию.
разделение с биологическими родителями. Например, такое часто бывает у приемных детей. Они пережили первичную базовую сепарацию, и это будет всегда вызывать фрустрацию, такой ребенок будет иметь проблемы с агрессией. При этом ребенок не осознает это.
не живущие вместе родители. У детей, у которых родители не живут вместе, агрессия будет больше. Потому что маленькому ребенку в таком случае невозможно быть близким по отношению к обоим родителям.
ориентация на ровесников. Ориентация на ровесников, сверстников — это рецепт для возникновения агрессии. Под ориентацией на сверстников имеется ввиду ситуация, когда друзья, сверстники начинают значить для ребенка больше, чем его родители, когда ребенок начинает слушаться сверстников, брать с них пример, когда связь с ними становится сильнее, чем с остальными взрослыми. В таком случае ребенок будет испытывать фрустрацию от сепарации с ровесниками.
Ориентация на ровесников как источник жестокости:
1. Привязанные к своим ровесникам дети испытывают фрустрацию из-за сепарации любого рода. Множество фактов насилия в школе сегодня может быть объяснено тем фактом, что дети привязываются к другим детям, и сепарация с ними будет очень фрустрировать.
2. Очень трудно поддерживать близость с ровесниками. Именно поэтому дети настолько подсаживаются на гаджеты, при помощи которых они могут оставаться в контакте со своими сверстниками. Они пишут друг другу сообщения, причем бессодержательного характера, только для того, чтобы не чувствовать разделение. Ощущение угрозы разделения со сверстниками очень фрустрирует, и вероятность агрессии здесь очень высока.
3. Дети, ориентированные на ровесников, берут друг с друга пример, каким образом выражать свою фрустрацию. Их путь выражения фрустрации будет выглядеть в наших глазах как проявление жестокости. В наших глазах он неадекватный, поскольку это не наш способ выражения фрустрации. Ориентация детей друг на друга — это удобрение для атакующей энергии. Но основная мысль, которую здесь хочется донести, это то, что привязанности между детьми не работают. Потребности в привязанности ребенка, ориентированные на других детей, не удовлетворяются. Чем сильнее ребенок будет привязан к другим детям, тем меньше он будет привязан к своим взрослым, тем больше будет фрустрации, тем больше будет агрессии.
Ключевой вывод: агрессия возникает из фрустрации, в особенности из фрустрации, вызванной неудовлетворением потребности в привязанности. Агрессия — это не что-то, что мы применяем, чтобы изменить ситуацию, как это раньше думали бихевиористы, но это следствие того, что ситуация не устраивает, что что-то пошло не так, что что-то не устраивает. Будем ли мы осознавать это одновременно? Не факт. Наши потребности в привязанности зачастую неосознанны, находятся как бы под поверхностью сознания. Спрашивая ребенка: «Почему ты ударил сестру?», мы вносим элемент осознанности, мы говорим уже о гневе. Но это отнюдь не гнев, а просто фрустрация.
Агрессия 2. Слезы, уравновешивание и атака.
Вышеупомянутые ученые Долард и Миллер пытались найти ответ на вопрос: что же стоит за агрессивным поведением, что движет человека к атаке?
В 1939 году эти два ученых выступили с гипотезой «Гипотеза фрустрации и агрессии», они заявили о том, что индивидуума к агрессии толкает фрустрация. Гордон Ньюфелд немного перефразировал это утверждение: «Мы абсолютно убеждены, что все агрессивное поведение берет свое начало из фрустрации. Но мы также абсолютно убеждены, что люди могут быть фрустрированы, но так и не предпринять попыток атаковать».
Это значит, что должны быть другие, альтернативные выходы для фрустрации. Цивилизованное поведение зависит от нашей способности найти и содействовать этим альтернативным выходам.
Когда вторая мировая война закончилась, в Канаде ведущая парадигма в психологии сменилась на бихевиоризм. По-другому было в Европе, где процветала психология развития. В Канаде эмоции были объявлены ненужной переменной, и в учебниках по психологии им был посвящен всего лишь один параграф. Когда Г. Ньюфелд впервые увидел заключение, сделанное Доллардом и Миллером, он почувствовал, что он обрел направление в жизни, жизненную задачу: собрать кусочки воедино и, основываясь на той базе, которую изложили эти два прекрасных ученых, найти альтернативные выходы.
Вопрос теперь состоит в следующем: каковы эти альтернативные выходя для фрустрации? Если не агрессивный выход, тогда что?
Мы не думаем уже, как остановить агрессию (так как это невозможно), а думаем о том, что агрессивный выплеск не случится, если фрустрация пойдет другим путем.
Когда мы захвачены эмоциями, мы ими движимы, потому что эмоции возникают у нас неслучайно. Эмоции побуждают нас действовать. Корнем слова «Эмоция» является латинский корень «motus», который означает «двигать, приводить в движение». Приставка «е» придает направленность вовне. Каждая из возникающих эмоций к чему-то нас побуждает, толкает.
Например, эмоция тревоги толкает нас быть более осторожными, быть более внимательными. Эмоция фрустрации (frustratio – тщетность ожиданий и расстройство замыслов) как ответ на то, что что-то происходит не так, как мы ожидали или хотели, толкает нас на изменение ситуации, других либо себя. Однако, в жизни мы часто сталкиваемся с тем, что мы никак не можем изменить (смерть близких, изменение характера или темперамента мужа, болезнь ребенка, любое решение другого человека, процесс старения, необратимость времени), и название этому опыту — тщетность.
То есть, фрустрация — это когда что-то идет не так, а тщетность — это когда что-то не работает, не работало и, скорее всего, не будет работать. Когда мы сталкиваемся с тщетностью, возникает проблема адаптации. Мы должны адаптироваться к тому, что мы не можем изменить. Люди — потенциально наиболее адаптивные существа из всех, живущих на земле. Однако процесс адаптации временами может тормозиться или застревать.
Все, что мы не можем изменить, должно изменить нас. То, что не работает, должно толкать нас к адаптации, к принятию. Всего так, как оно есть. Однако этот процесс не рациональный, а эмоциональный.
При рождении наш мозг сформирован лишь на четверть, и мы должны адаптироваться слишком ко многим вещам. Раньше мы даже не подозревали, что эмоции настолько важны для развития мозга, и всего человека в целом. Процесс адаптации очень важен для развития человека. Это хорошо понимали древние греки, у которых для обозначения самой большой тщетности в жизни даже существовало отдельное слово: «трагедия». Когда мы сталкиваемся с каким-либо очень страшным опытом в своей жизни лицом к лицу, когда это накрывает нас, как мы реагируем? Чаще всего мы плачем. И первая реакция на вхождение в мир — это плач. Если мы теряем способность плакать, мы теряем способность адаптироваться. Агрессия — это скорее то, что не произошло в ответ на тяжелые фрустрирующие обстоятельства жизни, потери.
Все ли слезы являются слезами тщетности? Не все. Слезы бывают разными: от лука, от злости, от счастья. Были проведены исследования, которые показывают, что именно слезы тщетности имеют в своем составе протеин, который является достаточно токсичным. По сути, когда мы плачем, мы очищаем себя. Здесь подходит греческое слово «катарсис» - очищение. Путешествие к адаптации и есть путешествие наших слез. Причем плач — не обязательно внешнее явление. Слезы у взрослых появляются только тогда, когда мы сталкиваемся с действительно тяжелыми вещами. Для остальных ситуаций у нас есть слезы внутри — печаль, горечь, ощущение «как жаль, что я ничего не могу здесь изменить».
Нейрофизиологи для процесса адаптации используют такую метафору как лабиринт. Когда мы находимся внутри лабиринта, стены его настолько высокие, что мы не видим — доходим до чего-то, упираемся в стену, понимаем, что здесь прохода нет, разворачиваемся и идем, например, обратно. Процесс адаптации очень похож на хождение по этому лабиринту. Когда мы сталкиваемся лицом к лицу со стеной тщетности, когда что-то не работает, сколько бы мы ни пытались это изменить, оно все еще не работает. До этого момента энергия фрустрации была направлена на изменение чего-то, но в тот момент, когда тщетность регистрируется эмоциональным мозгом, эта энергия спускается, мы перестаем делать пустую работу, доходим до точки покоя, разворачиваемся, через адаптацию продвигаемся по жизненному пути и понимаем, что здесь дверь закрыта (дверь изменений), прохода нет, стучаться бесполезно. Мы не можем до этого дойти рационально, но только эмоционально, чтобы мозг зафиксировал и отметил это. В этой точке спуска энергии и покоя и происходят наши слезы печали, и отказ дальше следовать этим бесплодным путем. Мы сталкиваемся с чем-то, понимаем, что это не работает и продвигаемся с помощью адаптации.
Еще одна метафора — это песочные часы. На адаптацию нужно время. Со временем чувство того, что что-то не работает, накапливается, собирается в чувство тщетности для того, чтобы произошла адаптация.
Например, почти все дети не встречают идею о том, чтобы ездить в машине в автокресле, с энтузиазмом. Довольно сложно удержать их в кресле. Нужно им сочувствовать, принимать их слезы. «Знаешь, дружочек, я понимаю, ты плачешь, но мы будем ездить только в автокресле и только пристегнутыми». В какой-то момент вы садитесь в машину, поворачиваете ключ зажигания, и тут с заднего сиденья слышится голос вашего ребенка, который предупреждает: «Мама, куда же ты едешь, я ведь еще не пристегнут!» Здесь уже произошла адаптация ребенка к тому факту, что в машине необходимо ради безопасности ездить в автокресле. Но для адаптации понадобилось время! Она не происходит моментально, сразу же. Например, когда умирает кто-то из близких, на адаптацию уходит большое количество времени, порой даже годы.
С одной стороны, адаптация — это хождение по лабиринту, а с другой стороны — это о времени. Но злость должна переходить в слезы. От злости моря к океану горя.
Если спросить у родителей агрессивных детей, как долго у них происходит переход от злости к слезам, мы услышим, что это бывает очень долго. Но на самом деле это та самая трансформация, которая должна происходить достаточно быстро. Но чаще всего этого не происходит. Печаль не регистрируется эмоциональным мозгом, и происходит застревание в злости. Агрессия — это то, что случается, если пропущены слезы.
Ребенок постоянно сталкивается с такими вещами, которые для него не работают. Распространённые тщетности детства:
получать только положительный опыт,
пытаться заставить работать то, что не работает (игрушка сломалась, ребенок хочет, чтобы она работала),
обладать мамой (или кем-то, кто очень важен, значим),
отправлять младших братьев/сестер обратно (в утробу),
быть умнее, чем есть на самом деле,
быть идеальным или избегать неудач,
контролировать обстоятельства или знать будущее,
поворачивать время вспять или отменять то, что уже было сделано,
требовать чуда или отменять законы природы,
всё время выигрывать,
быть больше, чем есть,
быть лучшим во всём,
быть желанным там, где не принимают,
контролировать решения окружающих,
делать всё, что захочется,
всё время добиваться своего,
знать, что произойдёт в будущем,
избегать разочарований.
Мудрый отец, который играет в шахматы со своим сыном, немного поддаваясь для того, чтобы подбодрить ребенка, внушить ему уверенность в своих силах, все же однажды позволит сыну проиграть. Ведь рано или поздно, ребенку придется столкнуться в жизни с чем-то, что не работает. Позволяя ему проиграть, встречаясь с фрустрацией сына, отец обязательно примет реакцию сына и предложит ему свои любящие объятия. Для того, чтобы адаптация произошла, необходимо мягкое сердце у ребенка (отсутствие защит от уязвимости, наличие способности плакать при столкновении с неудачей), а также безопасное место, чтобы поплакать.
Когда психология впервые возникла как наука, учеными было выяснено, что человек — это очень хрупкое существо, которое очень легко ранить. Мозг же защищает своего хозяина, и эти защиты в течение дня появляются и сходят, как приливы и отливы. Но дело в том, что если этот опыт, который испытывает на себе ребенок или взрослый, является слишком травмирующим, эти защиты могут застрять. Один из признаков застревания — это потеря способности плакать, потеря слез. Почему так происходит?
Представьте, что кто-то умирает (самое крайнее проявление тщетности). Тщетность, с которой мы сталкиваемся, одновременно является тем самым опытом, который может нас ранить. Таким образом, первый звоночек, сигнализирующий нам о том, что встали защиты, они нас не отпускают — это факт того, что мы перестаем плакать.
Что влияет на нашу чувствительность? Во-первых, наши врожденные данные: кто-то рождается более чувствительным, кто-то менее. Кого-то легко ранить, кого-то сложнее ранить. С другой стороны, есть внешняя среда, которая безусловно на нас влияет. Слишком ранящая среда, для которой характерно слишком много разделения. Ранящая среда, слишком много стыда и чувство незащищенности ведут к тому, что встают защиты. Мы становимся защищенными, наше сердце черствеет, мы становимся более толстокожими, онемевшими, неспособными почувствовать тонкие вещи.
К сожалению, наши дети все чаще и чаще попадают в такие ситуации, в такую внешнюю среду, где они испытывают много разделения, много стыда, много пространства, где они чувствуют себя абсолютно незащищенными со стороны взрослого. Если вы будете среди таких детей, вы увидите, что агрессия там сильно зашкаливает. Почему?
Когда тщетность не впитывается, фрустрация становится токсичной. Если это так происходит, застревание теперь уже будет потому, что мы становимся все более защищенными. Если бы мы были незащищенными, способными чувствовать эти тонкие чувства, мы бы выходили из лабиринта через выход адаптации. Если мы слишком защищены, если слез нет, получается, выход адаптации заблокирован, и мы перемещаемся к выходу атаки (к агрессии).
Также мы можем потерять слезы, если нет места, где мы могли бы эти слезы пролить, нет принимающего окружения, в котором мы могли бы размягчиться и отплакать то, что в нашей жизни не работает.
В Америке есть национальный герой, женщина, которая в возрасте полутора лет стала слепой и глухой после перенесенной болезни. Сначала при столкновении с этой ужасной жизненной ситуации Хелен вела себя очень агрессивно, но потом родители нашли ей учительницу, которая смогла найти к девочке подход. При этой учительнице Хелен смогла оплакать ту ситуацию, в которой оказалась. Эта встреча и слезы очень изменили Хелен Келлер. Она перестала быть агрессивной. Ведь не само увечье делает человека агрессивным. Человека делает агрессивным неспособность найти свои слезы. Впоследствии Келлер стала заметным филантропом и активистом. Она поддерживала фонды обучения и социализации инвалидов.
Как мы можем узнать, что ребенок полон токсичной фрустрации? Например, ребенок готов устроить истерику по любому поводу. Повод для истерики при этом может быть абсолютно любым: мама не так порезала яблоко, машинка поехала не в ту сторону и т.*п. В обычное время такие поводы не вызовут никаких реакций у детей. Но в период фрустрированности они могут вызвать бурные реакции. Также мы можем узнать о том, что ребенок фрустрирован по тому, что у него в мыслях и снах, на рисунках, а также в играх проявляется агрессия. Он может подсознательно делать то, что нас раздражает. То есть, складывается такое ощущение, что ребенок пытается нажать на такие кнопки, которые помогут ему выплакать свои слезы, как будто нарывается на что-то, на какие-то действия с нашей стороны, которые бы привели к слезам.
Суть еще одного способа, как достичь цивилизованного поведения, состоит в том, чтобы в момент атаки или в момент, когда мы хотим атаковать, возник какой-то уравновешивающий элемент. Этот процесс, который мы называем интеграционный процесс, отсутствует у детей, а также у подростков, которые оказываются в местах лишения свободы. Для нахождения уравновешивающих элементов ребенок должен быть способен чувствовать смешанные чувства, амбивалентность по поводу атаки, что это неправильно: с одной стороны я хочу ударить младшую сестру, а с другой стороны, я же очень ее люблю.
Дети, которые неспособны к амбивалентным чувствам, не способны также уравновесить свои чувства в момент агрессии.
Итак, альтернативные выходы для фрустрации — это слезы и уравновешивающие элементы. Откуда берется способность к уравновешиванию? Мозг дошкольника еще не дозрел до этой способности, в нем просто нет места, в котором совершался бы этот процесс смешивания. До пяти-семилетнего возраста участки коры головного мозга, которые ответственны за смешивание, плохо питаются кровью, то есть, не происходит рост этой части мозга. После же этого возраста происходит сдвиг, у них развивается способность к смешиванию чувств, способность к интеграции. Нам дается пять-семь лет для того, чтобы мы научились чувствовать чувства, выделять их среди всего чувственного опыта, называть их, обсуждать их и говорить о них. Только потом происходит процесс смешивания. И именно поэтому дошкольники так естественно агрессивны: если нет слез тщетности, фрустрация находит свой выход через агрессию, так как смешивающих элементов нет.
Если посмотреть на снимки головного мозга детей-подростков, которым характерно агрессивное поведение, зона головного мозга, где происходит смешивание чувств, неактивна, и в данном случае мозг такого подростка очень похож на мозг четырехлетнего ребенка.
Также чем сильнее чувства, тем сложнее их смешать, уравновесить. Бывает, что негодование даже взрослого человека настолько велико, что очень-очень сложно остановить себя и, к примеру, не ударить кулаком по столу. Или не съязвить. Или не уколоть словами. Избежать этого можно только лишь припомнив о том, что такими действиями мы можем уязвить, поранить ближнего, и это и будет уравновешивающим чувством, которое поможет остановить атаку.
Итак, способность чувствовать амбивалентные чувства по поводу атаки формируется у детей годам к семи, у особо чувствительных детей где-то к десяти, и до этого возраста нужно обязательно работать с нашими детьми над тем, чтобы сохранять у них мягкое сердце, способное такие чувства чувствовать. Незащищенное состояние (от уязвляющих чувств) позволяет фрустрации выйти через адаптацию, через слезы, а также прийти к уравновешивающим элементам, к такому состоянию, когда агрессия будет уравновешиваться.
Почему так бывает, что дети после 5-7-летнего возраста так и остаются неуравновешенными? Изначально самая главная причина в том, что они становятся слишком защищенными, что приводит к тому, что они застревают. Они больше не двигаются от злости к слезам, слезы заблокированы, и одновременно это тормозит процесс развития в целом.
Защита от уязвимости пересекается со способностью к интеграции в 3-х местах:
1. ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ОНЕМЕНИЕ в целом останавливает процесс взросления. Раньше мы этого не знали, но теперь мы знаем о том, что именно эмоции двигают нас по пути к взрослению. Если мы слышим от ребенка «мне все равно», «это не имеет значения», «не важно», - это все означает, что ребенок эмоционально защищен, и эта эмоциональная защищенность ведет к тому, что интеграционный процесс, который мог бы быть запущен уже и развиваться, - не развивается. Ребенок останавливается в своем развитии. В частности, он не приходит к этой способности цивилизованно работать с фрустрацией.
2. До того, как чувства смогут смешаться, они ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПРОЧУВСТВОВАНЫ. Каждое чувство должно быть прочувствовано по отдельности, чтобы впоследствии смешаться. Печаль отдельно, тревога отдельно, стремление к контакту и близости отдельно, фрустрация отдельно.
3. Особенные чувства, которые уравновешивают атакующие импульсы, являются очень тонкими уязвимыми чувствами и ЛЕГКО ТЕРЯЮТСЯ при защите от уязвимости.
Исследования, которые проводили ученые, говорят о том, что если ребенок в 3-4 года говорит о том, что «мне не страшно», «мне не больно», или вы видите это по его поведению, по статистике это ведет к тому, что в подростковом возрасте в таком ребенке будут проявляться признаки насилия и жестокости.
Что еще может уравновешивать атакующий порыв? Это эмоция тревоги.
Алкоголь — анэстетик, замораживающий тревогу. Предположим, вы рассержены на начальника на работе, но работу вы терять не хотите, поэтому сдерживаете атакующие порывы в сторону начальства. Потом вас приглашают на посиделку, где вы немного выпиваете, и агрессия начинает буквально из вас выливаться. Алкоголь убрал уравновешивающий элемент в виде тревоги. Тревога ушла, агрессию уравновесить нечем, и если слез нет, скорее всего вы сделаете что-то, о чем потом сильно будете сожалеть.
Проблема перемещенной агрессии.
Человек, особенно ребенок, способен переживать одну эмоцию в единицу времени. Предположим, ребенок чем-то очень сильно фрустрирован, но он очень боится своего отца. Куда тогда будут направлены его атакующие импульсы? На кого-то, кого ребенок не боится, кто рядом, и его не страшно (братья, сестры, мама, бабушка, дедушка, домашние животные и т.*п.). Тревога перенаправляет импульс атаковать либо в другое место и время (в школе выражать агрессию страшно, значит, она будет выражена дома либо в другом месте, где не страшно), либо на других людей, либо на самого себя. Что происходит, когда мы запрещаем ребенку выражать свои атакующие импульсы? Мы замещаем импульс атаковать тревогой. На какое-то время тревога выходит вперед, но когда она спадает, атакующие импульсы все равно будут где-то да и выходить, и если не с нами, значит, с кем-то другим.
Однажды к Г.Ньюфелду пришла на консультацию женщина, у которой были проблемы с дочерью. Она объяснила доктору, что уже приходила к нему с совсем другой проблемой ранее, но не попала на прием, однако же, с той проблемой она уже справилась. Гордон Ньюфелд уточнил, что это была за проблема ранее, на что женщина ответила, что дочь била ее. «Что же вы такое сказали вашей дочери, что она перестала это делать?» - спросил доктор. «Я сказала ей, что если она еще раз поднимет на меня руку, она больше со мной жить не будет». «Интересно, куда же делась тогда фрустрация вашей дочери?» - удивился Ньюфелд. «Не знаю, но теперь у нее проблемы с самооценкой. Она часто говорит про себя: «я ненавижу себя», «лучше бы я не родилась», «я не хочу жить на этом свете», - на что Гордон Ньюфелд ей сказал: «На самом деле это не проблема с самооценкой, это проблема с самоатакой. Вашей дочери настолько страшно выражать свою злость с вами, в вашу строну, что она перенаправила этот импульс на себя».
Еще один пример это история о том, как мама и дочка потерялись в магазине. Потеряться — это сепарация с близким человеком. Вызывает эмоции фрустрации, тревоги и стремления к контакту и близости. Поскольку эти чувства очень интенсивны, они переживаются по одному. Сначала, когда мама и дочь теряются, самая сильная эмоция, которая толкает их на поиски друг друга — стремление к контакту и близости. Мама бегает по магазину и спрашивает, не видел ли кто ее дочь. Дочь тоже ищет маму. Когда они находят друг друга взглядом, они бегут друг к другу, и вот при встрече эмоция стремления к контакту и близости, выполнив свою работу, отходит на второй план. Возникает эмоция фрустрации. И мама вместо того, чтобы сказать о том, что она очень рада, что дочка нашлась, скажет ледяным тоном: «Посмей еще только раз от меня отойти» (если конечно они обе не разрыдаются). Если же мама сынтегрирует и ничего не скажет обидного дочери, все равно фрустрация где-то будет прорываться (например, на кассе маме покажется, что продавщица уж слишком медленно работает). В этот вечер будет зашкаливать тревога, дочь может бояться уснуть. Этот пример — это иллюстрация того, как работает замещающая агрессия. Когда мы подымаем тревогу, фрустрация отходит на второй план. Тревога спадает — фрустрация выходит. Она может выходить именно в семьях, где есть запрет на выражение агрессии.
Еще одна история о мальчике, у которого мама болела раком. Все то время, пока она болела, у мальчика на поверхности выражалось только две эмоции: стремление к контакту и близости с одной стороны и тревога с другой стороны. Он очень любил и ждал маму, но когда она вернулась домой, фрустрация вышла на первый план, агрессия была просто зашкаливающей, так как не было слез, чтобы все это проплакать.
Агрессия — это скорее не то, что случается с ребенком, это скорее о том, чего ребенку не хватило, чтобы выйти из этой ситуации цивилизованно. А не хватить ему может две вещи: с одной стороны, ему может не хватить слез. И мы знаем, что это может происходить потому, что могут встать защиты, и с нашей стороны может не быть приглашения для его слез., нет подходящей обстановки. А с другой стороны, нет уравновешивающих элементов.
Агрессия. Лекция 3. Как справляться с агрессивными инцидентами, проявлениями насилия и уменьшать их количество. Почему общепринятые дисциплинарные меры дают обратный эффект?
В этой лекции мы будем говорить о том, как справляться с агрессивными инцидентами, проявлениями насилия и уменьшать их количество в нашей жизни с детьми. Под инцидентами я подразумеваю ситуации, в которых буквально выплескивается атакующая энергия. То есть, вот ребенок атакует, это мы называем инцидентом. Это самый типичный вопрос, который задают психологам и консультантам: «Что делать, если...» При этом люди часто хотят узнать, как им справляться с симптомами, а не с самой проблемой агрессии, лежащей под симптомами.
На 1 и 2 лекциях мы уже обсуждали механизм, который лежит внутри агрессии. Мы заложили основы для того, чтобы понимать, с какого угла подходить, что делать стоит, а что не стоит.
В этом ключе очень важно знать, что применение общепринятых дисциплинарных мер приводит к прямо противоположному результату, дают обратный эффект.
Общепринятые дисциплинарные меры — это наказания, дисциплина, основанная на разделении, а также метод последствий, когда ребенка сталкивают с так называемыми «естественными», хотя это на самом деле совсем не естественные последствия его агрессивного поведения.
Естественные последствия поведения — это если ребенок играет возле раковины с мобильным телефоном, и вот, телефон падает в раковину, естественное последствие — телефон намок и сломался. А если ребенок бьет своего брата, то отобрать у него машинку — это не совсем естественное последствие, но тем не менее их называют естественными. Типичный пример этих дисциплинарных мер, о которых мы будем говорить — это угрозы (если будешь бить брата, не возьму тебя в бассейн), это наказания и это игнорирование, сепарация. Почему наказание и желание преподать ребенку урок в случае с агрессией не работает?
Мы хотим, чтобы ребенок раз и навсегда запомнил, что этот номер с нами не пройдет. Что если он будет бить брата. То его не возьмут в бассейн, например. Но если мы хотим, чтобы в момент, когда ребенок собирается ударить брата, ребенок это помнил, ему необходимо уже к этому моменту обладать интегративной функцией, интегративным мышлением. В момент, когда есть сильный импульс ударить брата, думать еще одновременно про бассейн очень трудно даже ребенку с интеграцией, а уж ребенку без интеграции это вообще просто совершенно невозможно.
Получается, что мы исходим из того, что ребенок способен к интеграции, раз мы такое говорим. Но если бы он был способен к интеграции, то у него не было бы и проблем с агрессией. Проблема как раз в том и состоит, что у ребенка нет уравновешивающих мыслей, нет уравновешивающих чувств. И угрожая ему не взять его в бассейн, мы не сможем помочь ему обладать интегрирующими мыслями и чувствами, мы не сможем заставить его одновременно принимать во внимание две эти вещи, поэтому, конечно, такая дисциплинарная мера просто не сработает. Мы будем угрожать еще и еще, а ребенок все равно будет продолжать бить брата.
Кроме того, чтобы такие дисциплинарные методы работали, ребенок должен быть способен ощущать тщетность, ощущать грусть, раскаяние. Ощущать тщетность по поводу того, что вот он теперь наказан, и ничего не получится, и он не пойдет в бассейн. То есть, у него на самом деле должно быть все в порядке с адаптацией. Но часто проблемы с агрессией возникают именно из-за того, что у ребенка есть проблемы с адаптацией. А ведь весь метод наказания основан именно на том, что мы толкаем ребенка в еще бОльшую тщетность, сталкиваем его нос к носу с тщетностью, а он ее просто не может ощутить. Фрустрация растет больше, тщетность не ощущается, и ребенок ожесточается все больше и больше.
Само наличие проблем с агрессией говорит о том, что адаптивные и интегративные процессы не работают в ребенке, и поэтому подобная дисциплина будет только ожесточать ребенка и совершенно не приведет к желаемому результату.
Те дисциплинарные меры, которые подходят для детей, у которых в интеграцией и адаптацией все в порядке, то есть, для детей старше семи лет, с уже имеющимися интегративными функциями, со смешивающимися мыслями и чувствами, для детей, которые адаптивны и умеют ощутить грусть. Эти методы совершенно не подходят для детей с проблемами, с агрессией. При этом дети без проблем с агрессией, как правило, и не нуждаются ни в каких дисциплинарных мерах, потому что они проживают тщетность, думают, «как жаль», и живут себе дальше.
Таким образом, мы совершаем глобальную ошибку, мы переносим метод дисциплины, который работает с детьми без проблем, на детей с проблемами в адаптации, интеграции, и методы эти имеют совершенно обратный эффект. Тогда коса находит на камень. Для неадаптивных детей, неспособных ощутить тщетность, подобные меры просто яд.
Давайте рассмотрим эту проблему при помощи круга фрустрации на примере обыкновенного наказания: если ты будешь плеваться, я заберу твою пожарную машину. И вот ребенок плюнул, и мы забрали машину. Усилит ли наказание фрустрацию ребенка? Фрустрация усилится в разы. Мы как-бы ему говорим: да, тебе трудно справиться с фрустрацией, но это ничего, добавим-ка мы тебе еще немного фрустрации. И мы сознательно добавляем еще. По логике нужно было бы уменьшить фрустрацию ребенка, а не лить масло в огонь. Итак, фрустрацию мы усилили еще больше.
К тому же, мы столкнули ребенка с тщетностью (машина у нас). Поскольку при наказании контроль полностью в наших руках, мы сталкиваем ребенка с чем-то, что он не в силах изменить, то есть со тщетностью. В этом и состоит весь принцип наказания. Теоретически этот дисциплинарный ход до тех пор имеет смысл, пока ребенок в состоянии расстраиваться, огорчаться, горевать и плакать слезами тщетности по поводу наказания. То есть есть смысл даже повысить фрустрацию ребенка, если он таким путем способен прийти к чувству горечи, разочарования и к слезам по этому поводу. Но если бы ребенок был способен к таким слезам, то у него не было бы проблем с агрессией. Опять же, то, что прекрасно работает с детьми без агрессии, здесь не работает. Итак, тщетность не прочувствована, фрустрация повысилась.
Что у нас при этом происходит с защитами от уязвимости? Отнятая машина, то есть, наказание может привести к формированию защит от уязвимости. Ребенок уже находится в некоторых защитах, иначе у него не было бы проблем с агрессией. Вот мы забрали у него что-то, что ему дорого, что ему важно и что он любит. И в этот момент мозг ребенка говорит: - Нет, это уже мне слишком, это перебор! - и в течение нескольких минут, получаса вы можете получить такой результат: - А мне вообще наплевать! Ну и забирай себе свою машину! И вообще уходи от меня! - и ребенок уходит в защитное отчуждение. Все мосты сожжены, и подход к ребенку найти уже очень сложно: и оттаивать его, и приводить снова в чувства займет гораздо больше времени, усилий и действительно работы по восстановлению отношений.
То есть, наказания усиливают и фрустрацию, и защиты от уязвимости, поскольку нет слез. То же самое касается и дисциплинарных мер, основанных на разделении. Тут речь идет о таких мерах как игнорирование, как физическое разделение, например, отправка в свою комнату подумать, как изоляция любого рода. Мы знаем из первой лекции, что разделение — это самый большой источник фрустрации. И это самая большая в мире тщетность для ребенка. Это конфронтация с разделением, с отвержением в тот момент, когда ребенок себя плохо ведет. Это экзистенциальная тщетность. Ребенок тянется к нам, он хочет удержать контакт, а мы отталкиваем его, и он не знает в этот момент, любим ли он.
Мой сын, например. Я никогда не использовала разделяющую дисциплину, и тем не менее, в моменты атак у моего сына возникало огромное стремление к близости. Он спрашивал у меня: «Мама, ты меня еще любишь?» Я не наказывала его и не направляла ни в какую комнату. Но само по себе то, что он на меня нападал, вызывало во нем огромную тревогу, и стремление к близости, и в этот момент отправить его в комнату одного или оттолкнуть было бы верхом жестокости. И это было бы огромным разделением для него.
Итак, ребенок пытается удержать контакт, а мы его отталкиваем, и он не знает, любим ли он в это момент, и будем ли мы любить его завтра.
Точно так же происходит и с нами, взрослыми, когда речь идет о любимых нами людьми. Мы должны беречь наших детей от слишком ранней конфронтации с огромной тщетностью, поскольку ее очень и очень сложно вынести. Это как раз тот самый ранящий момент, когда мы перестаем заботиться о ребенке, отталкиваем его, игнорируем его. Именно это более всего ранит ребенка. Это ведет к установлению и усилению уже имеющихся защит.
Что же происходит с защитами? Онемение чувств, защитное отчуждение — это результат такого отвержения и такого разделения. То есть, наши типичные дисциплинарные меры, основанные на разделении, только подливают масла в огонь, ухудшают ситуацию, безумно ранят при этом детей. И ничему, кроме боли, они ребенка в этой ситуации не учат.
Научные исследования показывают, что те дети, у кого были проблемы с агрессией в младшей школе, будут иметь те же самые проблемы и в старшей школе. Исследования проводились на Западе, где очень широко применяется метод последствий именно в школьной системе. То есть, если бы эти меры работали, дети постепенно избавлялись бы от проблем с агрессией, однако, этого не происходит.
Я сама, как я уже говорила, со своим тогда двухлетним сыном убедилась, что разделение при попытках прекратить агрессивное поведение у ребенка — и строгий гневный взгляд мамы, и строгий мамин тон — это разделение для чувствительного двухлетки только ухудшает ситуацию. Ситуация заходит в тупик. Что же нам делать? Нам нужен другой путь, другие меры, которые работают, а не ухудшают ситуацию.
Итак, почему обычная дисциплина дает обратный эффект? Она создает самые благоприятные условия для роста агрессии: повышает фрустрацию, тщетность, которая не изливается слезами и защищенность. Она превращает обычные, обусловленные незрелостью проблемы с агрессией, которые большинство детей перерастает, (где-то в 7 лет) в системные проблемы с агрессией. Обычно к 7-8 годам у детей появляется интеграция, если все идет как надо. Если у ребенка очень бурный темперамент, если чувствительность высока, то интеграция может появиться позже, к 9-10-ти годам. То есть, отсутствие уравновешивающих мыслей и чувств долгое время — это норма, обусловленная развитием. Применяя дисциплинарные меры и ожидая, что ребенок в момент агрессии будет помнить о наказании, мы ожидаем от него практически невозможного. И усиливая фрустрацию и защиты от уязвимости, из нормальных проблем с агрессией мы создаем системные, глубокие проблемы.
То есть, нам первым делом необходимо прекратить делать то, что не работает. Во-вторых, нам необходимо ощутить собственную грусть по поводу того, что не работает. Потому что нам, конечно же, нужна собственная адаптивность, чтобы понять: «Фух, тупик, шлагбаум. Дальше я продвинуться не могу.» Значит, будем искать какие-то другие пути. Иначе мы так и будем продолжать делать то, что не работает и только ухудшать ситуацию.
Оговорка. Люди, работающие в школе, часто спрашивают: а как нам не применять дисциплинарные методы в школе? Мы не говорим о том, что их не надо применять, мы говорим о том, что они не работают и рассматриваем, почему они не работают. Здесь же есть одна оговорка. Общепринятые дисциплинарные меры бывают порой необходимы для восстановления справедливости в группе. В этом случае нужды отдельного ребенка жертвуются ради социальной справедливости, которой требует ситуация. То есть, наказание применяется не для того, чтобы положительно повлиять на проблемы с агрессией у одного отдельного ребенка, а для того, чтобы установить справедливость в группе. Например, когда директор школы демонстрирует, что он защищает учителей от нападок. Или учитель, который наказывает ребенка, демонстрирует таким образом всем ученикам в классе, что ситуация у него под контролем, и он ею владеет. И что он сохраняет свою альфа-позицию и что он хозяин положения. Важно, чтобы у детей не возникло соблазна взять ситуацию в свои руки. Иногда такого рода ситуации могут заставить учителя применить наказание.
Однако в таких случаях нужно помнить, что в данном случае мы приносим в жертву потребности отдельного ребенка ради блага группы либо учреждения. То есть, эти жертвы необходимы, но радость они нам, конечно, не приносят. Отдельному ребенку мы этими мерами никак не поможем.
Как вести себя в инциденте? Что такое инцидент и что такое проблематика агрессии? Очень часто люди думают, что им необходимо работать с самим инцидентом, с самим выплеском. Что им необходимо сразу быстро реагировать или как-то определенным образом себя вести. Но за инцидентом стоит проблематика агрессии. Чем отличается выплеск атакующей энергии — инцидент — от проблематики агрессии, стоящей за инцидентом? Проблема агрессии состоит в невозможности изменить ситуацию, в медленном процессе прихождения к слезам тщетности, или вообще неспособности к ним прийти, в недостатке смешанных чувств. В этом состоит сама проблема. Все это происходит внутри ребенка. А вне ребенка происходит фрустрация, которая исходит извне, повод для фрустрации, и также атака. То, что происходит вне ребенка, это и есть сам инцидент. Инцидент — это атака на выходе, всплеск агрессии, симптом, а то, что находится внутри ребенка, это сама проблема, то, что создает как раз суть проблемы.
Когда мы пытаемся добавить наказание, когда атака уже произошла, когда инцидент произошел, мы не можем повлиять на саму проблему положительно. Мы можем только усилить защиты от уязвимости, мы можем добавить еще фрустрации, но положительно повлиять на эти процессы мы не можем. Очень важно во время инцидента, во время атаки не пытаться повлиять на то, что находится внутри ребенка, внутри проблемы.
Проблематику агрессии (то, что происходит внутри ребенка) мы можем определить так: агрессия случается, когда фрустрированный ребенок сталкивается с тщетностью, но не может почувствовать грусть, плюс агрессивные импульсы ничем не уравновешиваются, по крайней мере, в данный момент. Эта проблема может быть системной (очень давно существующей), а может быть единичным случаем (у ребенка все в порядке с защитами, и слезы тщетности есть, но сейчас он ведет себя агрессивно). Конечно, тут чаще всего проблема в возрасте ребенка, в его незрелости.
Что же делать во время атакующей энергии? Мы сказали, что не следует стараться влиять на механизм, на то, что происходит внутри ребенка. А на что же тогда есть смысл влиять?
1. Вместо попыток сделать что-либо, просто пытайтесь не навредить. Не навредить в случаях с агрессией — это наше главное правило, это наш главный мотив. Мы не можем во время инцидента пытаться изменить то, что внутри ребенка, потому что для этого нужны условия: нужен хороший контакт с ребенком, нужны хорошие отношения, нужно достаточно мягкое сердце, ребенок должен иметь доступ к слезам, к нежным чувствам, и все это совершенно недостижимо во время инцидента.
Поэтому речь идет лишь об управлении симптомами, и это наша главная цель здесь: не навредить, не лить масла в огонь. Представьте, что вы на паруснике хотите приплыть в цель икс. Но случается шторм, и все ваши цели сейчас неважны, потому что для вас сейчас самое главное — выжить, остаться на плаву, парусник должен остаться над водой, а не под водой, и это обозначает выживаемость, дальнейшее существование корабля. То же и с ребенком: если вы пытаетесь во время инцидента научить ребенка чему-то, что так делать нельзя, то вы пытаетесь по сути во время шторма пытаться отвезти парусник в какой-то отдаленный порт, и этот отдаленный порт просто недостижим в силу высоких волн, сильного ветра и уже сорванных парусов. Мы должны оставаться на плаву и сохранить отношения с ребенком. То есть прежде всего мы должны позаботиться о том, чтобы фрустрация не возросла еще больше.
Наверное, это даже хорошая новость, что не нужно немедленно как-то реагировать в ситуации агрессии, а нужно всего лишь не делать хуже. Мы привыкли думать согласно бихевиористской теории, что ребенок якобы манипулятивно использует агрессию, и что нужно немедленно реагировать (импульс — ответ, импульс — негативное подкрепление, чтобы неповадно было, чтобы не прижилось). Так делать контрпродуктивно. Мы не работаем над воспитанием во время инцидента, но работаем с воспоминанием о ситуации в тот момент, когда у нас с ребенком опять будет хороший контакт и хорошие отношения.
2. Оставайтесь в альфа-позиции настолько, насколько это возможно. Это очень важно, и даже если вы боитесь ребенка в его агрессивных проявлениях, ни в коем случае не показывайте это. Если он это увидит, вы совсем потеряете контроль над ситуацией. Очень важно не управлять ребенком, который не может управлять собой сам. Например, вы пытаетесь управлять ребенком, кричите: «Прекрати немедленно! Сейчас же прекрати плеваться!» А он продолжает плеваться. И он делает это не назло вам. Он может даже и боится вас в этот момент, потому что вы очень строги и кричите. Но он просто не может управлять собой в этот момент. Его импульс плюнуть сильнее его тревоги. Его импульс плюнуть ничем не уравновешивается. Мы можем сколько хочешь кричать «прекрати немедленно!», но это нам ничего не даст. Если учитель, например, делает это при всем классе, он просто ставит себя в довольно дурацкое положение. Это негативно скажется на нашей альфа-позиции. Мы должны делать то, что мы в силах контролировать, а именно, само условие, саму ситуацию (рассадить, сменить тему, изменить условия). Мы можем влиять на ситуацию и должны делать это, но управлять ребенком, который не может контролировать себя, это бесполезно.
3. Обозначьте нарушение правил (если необходимо) и сместите фокус на то, что ребенку трудно справиться со своей фрустрацией. Всегда стоит сместить фокус с поведения как такового на проблемы с фрустрацией из-за того, что что-то идет не так. «Я вижу, что ты фрустрирован». Кому это слово не дается из-за того, что вам кажется, что оно слишком научное, можно говорить «Я вижу, ты раздражен, огорчен, ситуация слишком неприятна для тебя». Важно сместить фокус с того, что ребенок зол, на то, что он фрустрирован. «Я вижу, что тебе непросто справиться сейчас с этой ситуацией». «Все случилось не так, как ты ожидал». Все, что вы в данном случае озвучиваете, речь идет о фрустрации. Мы должны сами взят себя в руки и говорить не о поведении, не о грубости, не об оскорблениях, а именно о фрустрации, которая лежит в основе всего этого. Мы концентрируемся здесь не на симптомах, а на исходном материале.
4. Перекройте проблемное поведение и дисциплинарные меры (которые, возможно, были необходимы ради восстановления справедливости в группе). О перекрывании мы с вами будем еще подробно говорить чуть позже. В общих словах перекрывание — это значит, выстроить мостик от проблемы к следующему контакту, к следующей близости и помочь ребенку перейти по этому мостику через проблемное поведение к нашей следующей встрече. Например, вы наказали ученика в школе — отправили в учительскую посидеть одному на 30 минут, чтобы он пришел в себя. Вы можете этому ребенку сказать: «Я вижу, ничего не получилось, ситуация не сработала так, как тебе хотелось, ты сейчас пойдешь в учительскую на 30 минут, потом я приду, и у нас с тобой будет занятие по немецкому. Я принесла тебе очень интересную книжку, в которой хочу показать тебе одно задание, и мы с тобой его разберем». То есть вы наказываете ребенка, но в то же время протягиваете ему руку, чтобы восстановить отношения, подготовить платформу для продолжения отношений.
5. Пятый пункт вытекает из четвертого. Подготовьте платформу для разговора, который будет позже (дайте чувствам возможность утихнуть и завладейте ребенком прежде, чем начать работать с проблемой агрессии).
6. Чем раньше вы выйдете из ситуации, когда из ребенка фонтанирует агрессия, тем лучше. Не старайтесь преподать урок, что-то объяснить, как-то отчитывать, воспитывать во время инцидента. Ребенок влеком инстинктами и невосприимчив в инциденте. Вы должны как можно скорее выйти из бушующего моря, а не пытаться еще и преподать урок во время бури. Воспитывать мы сможем позже, когда чувства улягутся, и отношения восстановятся.
Это была инструкция, что делать во время инцидента, во время выброса атакующей энергии. Давайте теперь подробнее все же остановимся на перекрывании.
Перекрывание — это очень важный инструмент в формировании отношений привязанности ребенка ко взрослому. Привязанность детей к нам — это наша естественная сила, то, что позволяет нам воспитывать наших детей и сподвигает их к тому, чтобы они нас слушались. Это наш естественный авторитет. И поэтому очень важно перекрывать все то, что может нарушить, прервать эту связь. Если эта связь прерывается, если есть проблемное поведение, агрессия ребенка по отношению к нам, нужно обязательно эту связь восстановить. Нужно восстановить контакт и близость, протянуть ребенку руку, чтобы перекрыть то, что нас разделяло. Агрессия ребенка по отношению к нам — это определенный надлом, надрыв, угроза взаимоотношениям. Как переживает это сам ребенок? Агрессия ребенка по отношению к нам очень тревожит самого ребенка. Поэтому нам необходимо этот надлом, надрыв перекрыть.
Самое классическое перекрывание — это прощание, сам ритуал прощания. Мы говорим, до свидания, до встречи. Мы переносим фокус с расставания на предстоящую встречу, на то, что связывает, на следующий контакт. Учителя говорят: «До встречи в понедельник, я уже жду не дождусь нашего занятия в понедельник». Когда мы прощаемся с друзьями, мы тоже всегда обязательно говорим о том, когда мы увидимся в следующий раз.
Очень важно помнить, что во взаимоотношениях с ребенком необходимо перекрывать все то, что нас разделяет с ребенком, будь это время, или расстояние, или проблемное поведение, которое разделяет. Ни родитель, ни воспитатель, ни учитель без отношений с ребенком не может выполнять свою функцию.
При проблемном поведении у ребенка возникает ощущение, что мы его больше не любим, что отношения разрушены. Часто задают вопрос: что делать, если ребенок плохо себя ведет? Первым делом мы коротенько обозначаем проблему, выставляем вешки: это не делай, это против правил, и сразу после этого, чтобы ребенок не ушел в защитное отчуждение, необходимо перекрыть, перенести акцент на следующий контакт. В школе мы оставляем ребенка в наказание в классе и говорим ему: я жду следующего занятия с тобой по внеклассному чтению, я принес тебе твою любимую книгу и хочу тебе кое-что из нее прочитать, тебе понравится. Как бы этим мы хотим сказать: жизнь продолжается, твое поведение не испортит наших взаимоотношений, они крепче, чем любое проблемное поведение.
Почему так важно перекрывать? Агрессия (в особенности насильственные ее формы) отвращают, отчуждают, ранят и возбуждают во взрослых мощные реакции. Эти реакции бывают такими, что нам самим потом бывает за них стыдно, мы сами не ожидаем от себя порой таких реакций. Мы отслеживаем их, но все же реакции от агрессии ребенка бывают мощнейшими. А реакции взрослых на детскую агрессию (преднамеренные или нет) могут усилить проблемы с агрессией у ребенка. Поскольку мы вольно или невольно можем усилить разделение, соответственно, усилить фрустрацию, соответственно, усилить защиты от уязвимости, и все это приведет к усилению агрессии.
Пример, в котором родитель поступает по бихевиористскому принципу. Предположим, ребенок нападает на брата (атака). Резкое отвержение ребенка родителем во время агрессии становится препятствием для близости между родителем и ребенком. Вместо того, чтобы перекрывать, родитель ждет раскаяния, извинения от ребенка. А его нет. Ребенок в это время уже ожесточен и не может чувствовать тщетность, раскаяние (как вариант извиняется, но чаще всего ради того, чтобы отвязались, таким образом взращивается лицемерие). Вместо раскаяния есть обида. Фрустрация растет, так как слез не происходит из-за ожесточения. И ребенок нападает на ребенка с еще большим ожесточением (снова атака). До этого он нападал только на брата, теперь еще станет нападать и на родителя, а возможно, и на всех, кто попадется под руку. Защиты от уязвимости растут. Вот и порочный круг агрессии.
Мы не хвалим ребенка за то, что он делает не так, мы обозначаем это. Но мы перекрываем, перекидываем мостик. Если перекрывания не происходит, возникает этот порочный круг. «Ой-ей-ей, у вас тут, я смотрю, проблема... Ты не справился с раздражением и ударил брата. Это очень плохо. Да, брат раздражает, это бывает, но мы не деремся. Ну-ка иди сюда. Ты знаешь, я как раз освободилась, и очень хочу вам почитать ваши любимые книжки».
Способы перекрывания агрессии.
1. Мы не принимаем на свой счет агрессию и не позволяем себе отчуждаться. Мы не принимаем агрессию на свой счет, не позволяем ей стать между нами и ребенком, даже если мы сами очень рассердились. Делаем над собой усилие воли. И напоминаем себе, что это всего лишь выход фрустрации. Конечно, мы не хвалим за него ребенка, и не смеемся, если в порыве ребенок издает что-то ужасно смешное с точки зрения взрослого, но и не выходим из себя, если слышим что-то обидное. Сам ребенок потом сам будет сожалеть о том, что сказал.
2. Мы предвидим проявление агрессии, знаем, что сейчас произойдет выплеск, мы не позволяем ей застать нас врасплох и вывести нас из равновесия. «Милый, не получается тут у тебя» - мы стараемся обозначить фрустрацию, сохранить равновесие.
3. Доносим до ребенка, что наши отношения выдержат эту проблему: «не волнуйся, все в порядке. С мамой все ок». Нападение, агрессия на самого любимого человека всегда вызывает тревогу. Это вызывает в ребенке огромное стремление к близости, и важно подчеркнуть, что Наша типичная ошибка — когда мы даем ребенку понять, что он для нас слишком (громкий, агрессивный, бурный) «Ты меня в могилу загонишь», «ты мне осточертела», «у меня от тебя разболелась голова». Эти слова повышают тревогу ребенка, они больно ранят, они повышают защиты от уязвимости, кроме того, они приводят ребенка в альфа-позицию, повышают доминантную позицию ребенка. Ребенку невозможно чувствовать, что он слишком сложный, бурный, что он слишком для своих родителей, это приводит к бОльшим защитам и к бОльшей агрессии. Поэтому необходимо демонстрировать ребенку, что наши отношения крепкие, что мы все еще его любим, что мы все еще его заботливые альфа-родители, и что мы можем помочь ребенку справиться с фрустрацией.
4. Мы встаем на ту же сторону баррикад, что и ребенок. Мы поддерживаем нашего ребенка в момент фрустрации, помогая ему справиться с ней. Мы не конфронтируем в этот момент с ребенком, а переходим на его сторону. Фрустрация должна выйти. «Да, милый, ты очень сердит, да, ничего не получается. Нет, мы не деремся, нет, мы не плюемся. Да, я знаю, что ты очень хочешь эти машинки. Мы говорим фрустрации «да», и мы говорим способу ее выражения «нет».
5. Мы не идентифицируем ребенка с его атакующими инстинктами, с его атакующим поведением, или с его насильственными проявлениями. Это не ребенок злой, это не ребенок жестокий. Мы не приравниваем ребенка к его поведению. Потому что если мы будем это делать, мы с большой вероятностью погубим наши отношения. Это поведение неприемлемо. Мы не можем справиться с изливающейся из него атакующей энергией. Очень хорошо деперсонализировать: «Из тебя сыплются ругательства, удары вылетают из твоих рук». Мы не приравниваем ребенка к его поведению.
6. Мы смотрим на каждое проявление агрессии как на случайность. («ой! Ой, смотри! Опять фрустрация прорвалась! Чувства оказались сильнее тебя, тебе не совладать с ними, я вижу. Ой как сильно тебя это раздражает!») А не как на страшную проблему.
7. Переносим внимание на следующий контакт, на следующую встречу.
Как способствовать мирному выходу токсичной фрустрации.
Насильственные способы проявления агрессии неприемлемы в обществе, они неприемлемы в группе, в то же время фрустрацию не запретишь, можно лишь перенаправить выход фрустрации в мирное русло, в такой способ выражения, который приемлем и для нас, и для группы.
Бывает так, что фрустрация становится опасной и привлекает к себе все внимание, например, когда ребенок снова и снова говорит о том, что не хочет жить, снова и снова наносит себе раны, ведь это может быть и аутоагрессия. Так что учителя и родители очень беспокоятся за него. Или же наоборот, ребенок нападает на других. В этом случае нам нужно помочь ребенку найти безопасные выходы для фрустрации. Это наша роль, наша функция, и это наш главный приоритет.
Слез тщетности нет, смешанных чувств нет, агрессия прет, и выходит она насилием. Насилие же допустить нельзя. Надо перенаправить энергию в мирное русло. Мы делаем это вместе с ребенком, но не за него. Мы смотрим, когда агрессия есть, но импульс не слишком сильный (т.*к. мы не сможем перенаправить мощный выход агрессии), надо смотреть, когда импульс не слишком силен, и мы тогда смотрим, в порядке ли наша связь с ребенком в этот момент, не страдает ли наш контакт. Если у нас есть положительный ответ на оба этих вопроса (да, контакт есть, да, импульс не слишком силен), мы можем предложить ребенку альтернативное проявление фрустрации. Определите естественную склонность ребенка избавляться от токсичной фрустрации. У каждого ребенка будут свои любимые способы: бывают дети, которые предпочитают кусаться, другие предпочитают царапаться. Например, кусающемуся ребенку можно предложить резиновую игрушку (что гораздо лучше, чем кусать детей). Токсичная фрустрация должна выйти (как отходы из нашего организма), и важно, каким образом она выйдет и где.
Используйте моменты, когда ваша связь с ребенком сильна, чтобы подвести его к идее ненасильственного выражения фрустрации. Формируйте у него добрые намерения на этот счет. Это как раз работа постфактум с воспоминанием об агрессии. Например, вечером, укладывая ребенка спать, вы уже почитали книжку, у вас хороший контакт, и вы вместе мягко вспоминаете о том, что сегодня был за день, что сегодня произошло, вспоминаете драку, рассказываете, как брату было больно, когда его побили, и ребенку тут становится жалко своего братика. Потому что теперь он на него не сердится, фрустрации у него уже никакой нет. И тут вы предлагаете: «а давай ты следующий раз, как только захочешь ударить, зови меня: «мама, мама, я сейчас буду бить!», кричи и бей по подушке. И давай ты очень постараешься, даже если ты очень будешь раздражен, постарайся его не бить, хорошо?» В этот момент ребенок будет обещать больше не бить брата.
Найдите способы совместного избавления от токсичной фрустрации. Например, игра в бычка. Мама приглашает к игре, когда видит, что ребенок сейчас взорвется арессией. Она берет и держит подушку, поет песню тореодора. Ребенок набрасывается на бычка, пытается вырвать у мамы из рук эту подушку — сражается с бычком. Все дело происходит на широкой кровати, где мягко и безопасно. Через это выходит огромное количество фрустрации, взаимоотношения восстанавливаются. Когда начинает у ребенка работать интеграция, такая игра уже отпадает сама собой. Или игра «булька», например, когда дети кусают полотенце. Можно придумывать свои игры, с младшими — более тактильные, со старшими — другие, можно покричать в лесу, например.
Понижение фрустрации в привязанности. Если мы можем уменьшить количество входящей фрустрации, это очень и очень много. Если мы уменьшаем количество входящей фрустрации, количество атак заметно уменьшается.
1. Перекрывание — это и есть уменьшение фрустрации в привязанности. Это касается как действий во время инцидента, так и вообще.
2. Подведите главных взрослых ребенка к тому, чтобы они приняли на себя ответственность за щедрое приглашение к контакту и близости. Мы, взрослые, должны быть великодушными в предложении близости детям, тем более, с агрессивным поведением. Чем агрессивнее ребенок, тем великодушнее должно быть приглашение от взрослого.
3. Необходимо из всех сил воздерживаться от всех разделяющих наказаний. Если в школе нам необходимо это сделать, например, чтобы защитить других детей, мы изолируем ребенка, чтобы довести занятие до конца, но и обязательно перекрываем.
4. Уменьшайте разделение везде, где только это возможно. Даже с более старшими детьми. Бывают и восьмилетние дети, которые не могут перенести физическое разделение с родителями. Нужно помочь таким детям поддерживать контакт при физическом разделении. Если ребенок идет в школу, нужно дать ему что-то, напоминающее о родителях, мамину заколку или записочку, фото в медальоне.
5. Понижаем фрустрацию в привязанности в особенности там, где отвергается стремление ребенка к контакту и близости или есть препятствия к их сохранению. Нужно давать даже больше того, что ребенок запрашивает, с лихвой. Таким образом уменьшается источник первичной фрустрации ребенка (первичная фрустрация — фрустрация, вытекающая из взаимоотношений ребенка с родителем).
Итак, помогать справляться с симптомами агрессии — это значит в первую очередь понижать уровень фрустрации и формировать способы ее безопасного выражения.
Агрессия. Часть 4. Содействие альтернативным выходам.
Мы перестаем фокусироваться на поведенческом аспекте агрессии. Возвращаемся к тому, что ответ на агрессивное поведение будет наше действие, которое будет не совместимо с агрессией. Вместо того, чтобы говорить нашим детям «это недопустимо!», «не будь таким задирой», «сейчас же перестань доставать свою сестру» или «не злись», «перестань орать», мы переформулируем проблему агрессии. Если не запретно агрессивное поведение, тогда что уместно?
Что мы хотим?
1. Мы хотим помогать ребенку изменять то, что можно изменить. В жизни мы сталкиваемся все время с чем-то, что не работает, что-то не получается. И наша родительская задача как людей, которые сопровождают ребенка на его жизненном пути — содействовать тому, чтобы ребенок был способен разрешать фрустрирующие ситуации, чтобы он ХОТЕЛ предпринимать попытки для того, чтобы неработающая ситуация заработала.
2. Мы хотим помогать ребенку адаптироваться к тому, что он не может изменить. Чтобы он мог почувствовать грусть и печаль, находить слезы по поводу того, что он не может изменить. Наш мозг работает так, что он в первую очередь ищет выход и решение, он пытается в первую очередь изменять вещи. Если эти попытки не удаются, если мозг не достигает своей цели, то он доходит до такой точки, в которой он начинает ощущать тщетность по изменению этих усилий. Прочувствование тщетности приводит к тому, что мы ситуацию отпускаем, перестаем пытаться ее изменить, адаптируемся, и изменяемся сами.
3. Однажды они пришли к ситуации, в которой они будут способны почувствовать амбивалентные чувства, представить уравновешивающий элемент. Чтобы импульс атаковать и тревога за последствия возникли одновременно.
Если мы будем способствовать этим трем выходам, агрессия действительно будет снижаться у нас и у наших детей. Мы перестаем работать с проблемой агрессии напрямую. Мы начинаем с ней работать косвенно, опосредованно.
Рассмотрим 5 вмешательств, интервенций, которые будут содействовать трем выходам: выходу изменений, адаптации через слезы, нахождению уравновешивающих элементов, которые будут закрывать дверь агрессии.
1. Содействуйте построению отношений с эмоцией фрустрации. Дело в том, что мы не можем управлять эмоциями, с которыми у нас нет отношений, которые мы не можем распознать. Мы не можем управлять эмоциями, которые мы не прочувствовали и не назвали. Чаще всего мы что делаем? Мы запрещаем агрессию. «Не делай этого! Не бей брата!» «Не кричи!» «Не спорьте!» Все наши действия сфокусированы на отношениях между ребенком и кем-то (сиблингами, нами, сверстниками), но это не то. То, что действительно нам надо — сфокусироваться на отношения между ребенком и его эмоцией фрустрации. Способность регулировать свои эмоции, способность не поддаваться им — это самое важное человеческое качество, которое делает нас человеком.
Что означает построить отношения с фрустрацией? Это значит, выделить среди общего потока, который во мне возникает, эмоцию фрустрации. Я замечаю ее, я отмечаю ее, и я ее называю. Есть такая бирманская присказка: «Не назвал — не узнал». Называние — это важный процесс для того, чтобы вы понимали вообще, что с вами происходит. Это необязательно говорить вслух, можно про себя. Также мы знаем свои реакции, что может вызвать у нас какую реакцию при фрустрирующих обстоятельствах (сказать колкость, зло пошутить, ударить и т.*п.) Также мы знаем и способы, которые мне помогают оставаться уравновешенным, которые помогают переживать пиковый момент, когда бы я могла выйти из себя, причем это переживание пикового момента способствует тому, что я не делаю каких-то вещей, о которых потом буду жалеть. Некоторым помогают в пиковый момент какие-то телесные проявления, например, глубокий вдох. Это помогает быть у руля, справляться с эмоцией.
Итак, ШАГ №1: помогите ребенку обнаружить чувства и подобрать слова для обозначения этих чувств.
Когда Ньюфелд работал в тюремной системе с подростками, нарушившими закон, он заметил, что у этих ребят не было никаких отношений с фрустрацией, они никогда не упоминали ее, ее просто не было в их словаре, они ее не определяли в себе, и их агрессия зашкаливала. Из книги Сью Герхардт «Как любовь формирует мозг ребенка»: «Если родитель не распознал и не назвал чувства ребенка, как ребенок может сам назвать и обсуждать их? Они так и останутся размытыми физическими ощущениями, приятными или неприятными, недифференцируемыми, неотраженными в высших отделах головного мозга. Людей, выросших в таких условиях, часто называют алекситимиками, имея ввиду, что они не научились облекать собственные чувства в слова. Они часто не осознают, что именно они чувствуют, и несмотря на то, что они испытывают чувства, они игнорируют их, также, как это делали их родители или воспитатели. Чувства не находят отражение в сознании и с ними не обращаются как с важными сигналами о состоянии организма».
Итак, без слов нет осознанности, и нужно формировать язык. Л.С. Выготский: «Слова — ключ к сознанию». Необходимо говорить о своих чувствах, так как это ключ к цивилизованному культурному поведению. Что в себя включает шаг1 «помогите ребенку обнаружить чувства и подобрать слова для обозначения этих чувств»?
Смещайте фокус на фрустрацию.(Когда ребенок атакует, мы должны описыват ему эту ситуацию как ситуацию, в которой он испытывает фрустрацию) «Что-то сегодня пошло не так для тебя, дружок», «Это не сработало, не получилось», «очень плохой день, и это грустно, так бывает». То есть называем, что ребенок сейчас переживает.
Принимайте фрустрацию. Мы приглашаем это чувство, мы помогаем ребенку это прожить, прочувствовать. При этом мы можем принимать фрустрацию ребенка и работать с ней только в том случае, если у нас самих налажено отношение с нашей собственной фрустрацией, иначе велика вероятность того, что мы потеряем наше равновесие.
Нормализуйте фрустрацию, включая атакующие импульсы. Близкие люди фрустрируют нас больше всего, часто ранят. К тому же, много еще в жизни происходит не так, как нам хотелось бы, не так, как мы ожидали. И фрустрация накапливается в нас. Происходит большое накопление разрушающей энергии. Нужно это легализовать. Объяснять детям, что так происходит со всеми. Чтобы они не думали, что только у них такие разрушающие чувства и не уходили в стыд (при эмоции стыда ничего сделать с фрустрацией невозможно).
Научите языку фрустрации. В языке существует много способов, чтобы описать внутреннее напряжение, внутреннее ощущение, которое возникает, когда что-то идет не так. (Я злюсь, я огорчен, я раздосадован, мне грустно, я разочарован) «Ты сейчас так разозлился» и т.*п.
Поддерживайте процесс саморефлексии. (Что сегодня удалось? Что порадовало? Что раздосадовало? Что пошло не так?) Когда вы говорите об этом, вы развиваете язык, а также способность к самоанализу.
Среди всего эмоционального опыта помогите разглядеть фрустрацию. Фрустрация — первичная эмоция, вызывает вторичные эмоции — стыд, гнев и вину. Вина: я виноват, и что-то пошло не так, кто-то виноват, и что-то пошло не так, я не такой, и что-то пошло не так. «Это нечестно, это он сделал», «это все из-за меня», «он плохой, он дурак». Все эти фразы из уст ребенка заставляют вас занять судейскую позицию, вы пытаетесь выяснить кто же виноват. Но это не помогает справиться с первичной эмоцией — с фрустрацией. И чтобы ее различить, нужно помочь избавиться от контекста вины. Для этого сконцентрируйтесь не на гневе, вине ли стыде, а на самой фрустрации. Если ребенок говорит: «Я ненавижу себя», «я хотел бы, чтобы меня вообще не было на свете», «я тупой», вы преображаете, говорите: «Я понимаю, сегодня у тебя трудный день, тебя это расстраивает», «И это не сработало, и то, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, это нормально». Вы засвидетельствовали фрустрацию, ребенок начинает понимать, что с ним происходит. И теперь есть возможность помочь ребенку прийти к изменениям, если они возможны, или найти слезы тщетности, если изменения невозможны, найти уравновешивающие элементы.
Если же начать выяснять, кто виноват, можно ходить по кругу «стыд-вина-гнев» бесконечно, это непродуктивно и не помогает адаптироваться.
ШАГ №2: способствуйте выражению фрустрации.
Переформулируйте проблему как проблему работы с фрустрацией. Даже работая с агрессивными детьми, можно рассказать им о своем опыте. «Ты знаешь, у меня тоже были проблемы с этим. Иногда и у меня бывают срывы. Я все еще в пути. Да, я пытаюсь выражать свою фрустрацию так, чтобы она никому не повредила. Но иногда я кричу, даже тогда, когда мне этого бы не хотелось. Иногда бывает, что я говорю холодно и отстраненно. И ты тоже так делаешь».
Создайте атмосферу, в которых легко сообщить о проблеме фрустрации.
Демонстрируйте работу своих собственных отношений с фрустрацией. «Ой, я так сейчас расстроена, я так хотела, чтобы это работало, но это не работает. И часть меня сейчас чувствует, что хочется все рвать и крушить, а часть меня понимает, что сейчас не самый подходящий момент». Или нарисовать свою злость, например.
Вводите ритуал по работе с фрустрацией. Воспоминания о том, что происходит за день, например. Или создать жалобную коробку (дети кладут в нее записки с тем, что их очень раздосадовало), жалобную книгу.
Взращивайте в ребенке добрые намерения и поддерживайте их. «Попробуй не ранить свою сестру». «Мне кажется, ты уже достаточно созрел, чтобы не бить своего брата». Проговаривая это, вы сеете зернышки смешивающих чувств.
Искать помощи тогда, когда фрустрирован. Пусть дети зовут, когда находит атакующая энергия, чтобы родитель мог помочь справиться. Даже если ребенок не смог остановить себя, нужно поддержать его: «ничего страшного, на этот раз ты не смог справиться со своими чувствами, но придет время, когда у тебя это получится». К сожалению, мы часто оставляем детей один на один со своими чувствами.
Говорите о фрустрации.
Атаковать ненасильственным путем. Все-таки лучше ударить по столу, чем по брату.
Вводите ритуалы по работе с фрустрацией.
Взращивайте в ребенке добрые намерения и поддерживайте их.
Ведите и поддерживайте ребенка в его умении обращаться с фрустрацией.
2. Помогите ребенку осуществить изменение, выбрать нужный выход из фрустрации (он может выйти через дверь адаптации, через дверь изменений, и не выйти через дверь атаки, если найдет уравновешивающие элементы.
Агрессия есть результат трех сложившихся неудач:
неудач в попытке избежать фрустрирующих обстоятельств.
неудач в попытке почувствовать тщетность по поводу того, что ты не в силах изменить.
неудач в попытке почувствовать амбивалентные чувства.
Поэтому работайте с одним из этих трех путей одномоментно, а не с тремя сразу. Мы должны помочь детям почувствовать, каково это — быть у руля, как это — выйти в дверь изменений, пытаться что-то изменить, починить то, что не работало, быть хозяином своей жизни.
3. Обнаружьте уравновешивающие элементы:
работайте в контексте крепкой привязанности и только тогда, когда накал страстей спал (в момент накала страстей чувства очень плохо смешиваются).
задействуйте память для того, чтобы способствовать развитию внутреннего конфликта (лучше работать с воспоминаниями о инциденте).
нормализуйте опыт внутреннего конфликта и обратите на него внимание.
Когда вы выявляете внутренние благие намерения у ребенка, вы способствуете тому, чтобы он со временем пришел к смешанным чувствам.
Например, ребенку очень нравится в школе, но в то же время он чувствует тревогу, когда там пребывает. Если вы начнете обозначать это словами, это приведет к тому, что в нем возникнет мужество, и обращая внимание на этот опыт, вы увеличиваете пространство для смешивания чувств. Всякий раз, когда вы говорите, например, про себя, «часть меня чувствует то, а часть меня чувствует это, вы тренируете интеграционный навык.
4. Приведите к чувству грусти и разочарования. Не всегда просто прийти к слезам. Нужен для этого человек, которому доверяешь, в любящих руках которого можно безопасно поплакать. У людей, у которых нет слез, зашкаливает агрессия. Слез нет, так как со стороны окружающих нет приглашения для этих слез.
Одним из самых успешных методов является метод психодрамы. Люди (подростки) участвуют в разыгрывании сценария, в котором герои имеют опыт какой-то потери. Проигрывание травмирующего опыта способствует размягчению сердца ребенка. И одновременно с плачем над судьбой персонажа ребенок выплакивает одновременно тот неудачный опыт, который был в его жизни.
Либо в школе происходит несчастный случай, и на похороны приезжают учащиеся школы. Даже те, кто никогда не знали умершего, будут плакать на похоронах. Так как появился наконец легальный случай для того, чтобы выплакаться.
Нужно способствовать переходу злости в слезы, тогда сердце становится мягким, ребенок отплакивает то, что не работает, и идет дальше.
3 «па» в танце слез:
столкновение с тщетностью;
удержание ребенка в опыте тщетности до тех пор, пока ему ничего не останется, как плакать;
возможность выразить свое расстройство в контексте теплых отношений.
Если у ребенка проблемы с агрессией, начинайте с последнего пункта: будьте теплыми, будьте приглашающими.
5. Смягчение сердца.
Из мягкого сердца агрессии не будет.
Заслоняйте надежной привязанностью.
Было исследование, что нужно, чтобы ребенок в подростковом возрасте не пошел по преступным дорогам. Ответом явился простой факт: самым значимым фактором является наличие крепкой эмоциональной связи с каким-нибудь заботящимся взрослым : с родителями, учителем, с любым человеком, который позволяет сохранить сердце мягким.
Защищайте от ранящего опыта.
Например, когда наш ребенок в начальной школе, мы не должны оставлять своих детей одних. Смотри приложение-статью.
Ведите по уязвимой территории. Мы можем следовать только за тем, к кому мы привязаны. Мы можем повести за собой ребенка только если он к нам привязан.
Создавайте иммунитет. Есть дети, у которых защиты встают очень быстро. Они очень нуждаются в слезах с одной стороны, но с другой стороны, слезы у него очень быстро блокируются. Вы даете ему по маленькой толике чувствовать тщетность, а потом все больше и больше.
Размягчайте теплом. Теплый тон голоса, взгляд, теплые объятия, теплые отношения. Это поможет детям оставаться мягкими.
Культивируйте психологическую устойчивость с помощью слез.
Если вам удастся смягчить сердце ребенка, у него откроется две двери: слезы, выход через адапатцию, и способность через некоторое время прийти к уравновешивающим чувствам.
Ключевой вывод.
Для того, чтобы работать с агрессией, вам необходимо содействовать более цивилизованным выходам для фрустрации.
Статья-приложение.
Недавно я узнала, что мой сын дерётся с ребятами в школе. Сейчас он в пятом классе, и он самый старший среди мальчиков своей*Монтессори-школы. На протяжении многих лет я наблюдала, с каким терпением, нежностью и зрелой заботой он всегда относился к младшим детям, к которым был привязан. Я резонно полагала, что эти прекрасные качества также проявятся в полную силу и в школе, так как там он тоже оказывался в роли лидера. Я представляла, что он будет присматривать за третьеклассниками, которые должны были быть в его разновозрастном классе, так же, как он заботился о младших детях в нашем сообществе.
Незачем и говорить, что тот факт, что в школе этого не произошло, оказался для меня горькой пилюлей, которую было тяжело проглотить. После того как первоначальная тревога и беспокойство по поводу плохого поведения моего сына в школе немного улеглись, я начала выяснять, что же для него там не работало. У него были хорошие безопасные отношения с учительницей, что же было не так? Я узнала, что большинство неприятных инцидентов случались на школьной площадке. И я не удивилась, потому что хорошо помнила, что всё самое плохое в школе случалось со мной во время неприятного взаимодействия со сверстниками, которое происходило на переменах, когда я оказывалась без защиты своей учительницы.
Поэтому моим первым решением стало исключить возможность неорганизованных отношений со сверстниками, которые приводили моего сына к*проблемам. С этой целью я записалась на школьное дежурство во время перемены, не только для того чтобы обезопасить своего сына и других детей, но и для того чтобы получить лучшее представление о том, что происходило (или не происходило) на школьной площадке.
Менее чем через пять минут моего первого дежурства картина стала для меня предельно ясна. Двадцать детей играли в игру по захвату флага на прекрасной зелёной лужайке под чистым безоблачным небом. Погода была чудесной, но на лужайке бушевал эмоциональный шторм – дети спорили о том, кто жульничал. Не только мой сын отчаянно сражался с тем фактом, что ему не удавалось заставить остальных ребят слушаться и подчиняться ему. Остальные дети тоже были совершенно фрустрированы: одни*ругались, другие были готовы вот-вот разразиться*слезами, третьи ходили по периметру площадки, уже получив свою порцию интенсивного общения с «друзьями».
Несмотря на то что там присутствовали взрослые, которые несли своё дежурство во время перемены, дети не обращались к ним за помощью, в которой на самом деле отчаянно нуждались. Вместо того чтобы вращаться как по орбите вокруг надёжного взрослого, который смог бы внести порядок в их игру, дети вращались вокруг друг друга, поэтому на площадке царил полный хаос.
Я немедленно вмешалась (с уверенностью, рожденной за время моего бытия мамой трёх очень бурно переживающих свои эмоции детей) и объявила им, что это не их задача – следить за тем, что все играют по правилам. Их дело – играть и получать удовольствие от игры. А сама активно включилась в игру. Я объяснила старшим, как они должны подбадривать младших. (В конце перерыва трое самых старших, включая моего сына, с чувством гордости доложили мне о своем успехе на этом поприще).Тех, кому доставалось в игре, я отводила в сторонку и делала так, чтобы они могли спокойно выплакать свои*слёзы, после чего к ним вновь возвращалось желание пойти «играть».
Таким образом, я привнесла в их мир порядок, сделав так, что дети*вращались вокруг меня, а не вокруг друг друга.
По дороге домой я размышляла о том, как неправильно мы организовываем время перемены. В классе мы следим за тем, сколько детей приходится на одного учителя, но нам не приходит в голову мысль, что во время перемены за 50 детьми должны присматривать несколько взрослых. Мы считаем, что перемена – это время отдыха для всех, включая ответственных взрослых. Тем не менее очевидно – и это записано не только в сердцах тех, кто несёт в себе неприятные воспоминания об опыте, полученном во время школьных перемен, но и в исследованиях, – что*установление отношений со сверстниками– это самый первый источник детских травм. Перемена зачастую является самым токсичным периодом в течение всего школьного дня. Это то время, когда непосредственное и активное участие взрослого требуется больше всего, но, тем не менее, именно в это время такое участие чаще всего минимально.
Я почувствовала одновременно глубокую грусть и огромную благодарность. Грусть от того, насколько мы потеряли*из виду такие очевидные детские потребности. А благодарность за то видение и уверенность, которые дала мне книга Гордона Ньюфелда, чтобы видеть и обеспечивать детям то, что упущено в нашей сегодняшней культуре и системе.
«Не упускайте своих детей» – это книга Ньюфелда о феномене ориентации на сверстников в нашей культуре.
И это было так прекрасно. Памела Уайт.
Это был тяжёлый день для моей дочери. Самая младшая из трёх, она пыталась не отстать в череде активных игр во дворе от старших детей и соседских ребят. Не всё шло гладко. Никто не обращался с ней плохо, не исключал её из игры, не дразнил её, но реальность была такова, что она не была ни самой быстрой, ни самой сильной, ни самой смышлёной, ни самой значимой в этой компании.
Я слышала по её голосу, что уровень*фрустрации*становится всё выше, и намеревалась позвать её в дом для передышки, но пыталась, как это делают мамы, сперва приготовить обед, прежде чем полностью посвятить ей время. Я ждала слишком долго. Когда она вошла, по ней было понятно, что ей хочется кого-нибудь прибить, она готова взорваться, поэтому*я глубоко вдохнула, готовясь к буре.
Она посмотрела на меня, показала голубиное перо, которое нашла во дворе и сказала: “Мама, посмотри, какое перо”, – и без всякого предупреждения жестоко смяла его. Ворча и рыча она гнула и трепала его, скручивала и мяла, пока оно не стало лишь отдаленно напоминать то, чем было прежде. Я стояла рядом, завороженная тем, как она нашла для себя безопасный*выход для всей накопившейся фрустрации.
Затем что-то изменилось; вздрагивая, она прижалась ко мне, от её жестокости не осталось и следа, и показала перо. “Мама, – вскрикнула она, – бедное пёрышко! Оно испорчено! Испорчено! Сломано навсегда! А оно было так прекрасно!” – и начала сильно и отчаянно рыдать.
Я обняла её и стала мурлыкать о том, как грустно было потерять такое красивое перышко (мне стоило некоторых усилий, чтобы обуздать желание указать ей на очевидный факт, что она сама добровольно его сломала, и сдержаться от того, чтобы просветить её относительно настоящего источника её фрустрации). Она самозабвенно рыдала: “Мне оно так нравилось! Так нравилось! Мама, оно мне так нравилось! Теперь оно некрасивое! Теперь оно испорчено! Его не вернуть никогда, никогда, никогда!” Она лила слезы 5 или 10 минут, затем буря рассеялась так же внезапно, как и налетела. Дочь взглянула на меня, улыбнулась, вытерла слёзы и спросила: “А обед готов?” И это было так прекрасно.
И снова я испытала благоговение перед чудом*адаптации. Только через грусть мы можем смириться, что что-то в нашей жизни пошло не так; когда мы не можем что-то изменить, в нас накапливается фрустрация, а грусть её осушает, позволяя нам оставаться мягкими и давая нам восстановиться после боли и стресса. Иногда мы далеки от слёз, и фрустрация выливается в*агрессию*по отношению к другим, самим себе или, в данном случае, к пёрышку. Когда мы понимаем, что агрессия уходит корнями во фрустрацию, мы видим детей другими глазами, и нам проще понять их срывы и создать пространство для слёз, которые разгоняют грозовые облака.
На одном языке с детьми. Ева де Гостони
“Мисс, мисс! А он обзывается!” И начинается разбирательство “кто и что кому сделал”. Пока я наблюдала эту обычную для детской площадки сцену, мне пришло в голову, что ребенок не просит взрослого немедленно “исправить несправедливость”. Мне кажется, он хочет, чтобы его утешили и поняли, что его чувства были ранены.
Насколько проще было бы, если бы мы осознали, что больше всего от нас детям нужны поддержка и понимание. Имеем ли мы дело с обидным комментарием на детской площадке или с более серьезным случаем, например, хулиганством, дети обращаются к нам, чтобы узнать, что мы о них думаем.
Как мы можем отреагировать, если ребенок рассказывает об обидной ситуации? Во-первых, мы должны признать ситуацию, используя фразы вроде: “Мне жаль, что Джонни обозвал тебя. Это наверняка тебя обидело… Но я с ним не согласен(на)”. Разрешая ребенку говорить о своих эмоциях, огорчении и обидах, мы показываем ему, что он нам небезразличен.
Это сложно для взрослых, которые работают в школах, потому что мы чувствуем себя обязанными что-то сделать. Попытка докопаться до того, что действительно произошло, и поиск решения, часто в виде наказания, которое потом еще надо донести и проследить за его исполнением, отнимают много времени. Многое нужно сделать, а времени не хватает. Стремиться переходить к действиям, когда ребенок приходит с жалобой, естественно.
Моя знакомая учительница выслушивает*всех*детей, приходящих пожаловаться на одноклассников. Интересно, что когда она, выслушав проблему, спрашивает учеников, хотят ли они, чтобы она что-то*предприняла, чаще всего они говорят “нет”. Иногда все же приходится поговорить с другим учеником, но она чувствует меньше давления, понимая, что дети просто хотят быть выслушанными.
Когда дети чувствуют наше “присутствие”, это производит успокаивающий эффект на нервную систему. Чтобы обеспечить “присутствие”, нам, взрослым, нужно быть уверенными, что то, что мы делаем в этот момент, так же важно, как и то, что мы будем делать дальше.
Нашим детям необходимо знать, что они достаточно важны для нас, что мы захотим выслушать их тревоги. Они хотят знать, что мы о них думаем. И когда в этом убедятся, это будет им поддержкой в бурном мире сверстников. Конечно, мы должны реагировать на ситуации, требующие вмешательства, поскольку ученики ждут, что мы их защитим. Тем не менее, это может быть нужно не так часто, как мы думаем.
Я призываю тех, кто работает с детьми, попытаться. Попробуйте делать так день или два в качестве эксперимента. Будьте на одной волне с ребенком, признавая его чувства и обиду. Скажите ребенку пару слов о том, каким вы его видите (делайте упор на его усилия и достижения). Признайте несправедливость произошедшего. Даже если вас попросят предпринять что-то, что можно сделать позже, продолжите интересоваться, как ребенок себя чувствует. Я уверена, результаты вас порадуют.
От себя хочу добавить, что мне очень помог этот текст в понимании своих детей.