kliusha, мне кажется, очень вам в тему к вопросу
Считайте меня протестантом.
Много лет меня обвиняют то в толстовстве, то в протестантстве.
- Ка-ак! - говорят мне, - Вас не интересует, сколько ангелов уместится на острие иглы?!
- Мне решительно все равно, лишь бы им всем там было удобно, - любезно отвечает ваша покорнейшая.
- И вам не интересно, чей человек г-н Х, такого-то архиерея или другого?
- Как это человек может быть чьим-то? - смеется ваша покорнейшая, - Да, и кстати, кто такие все эти господа? Знаменитые? Да что вы! Вот две тысячи лет тому назад, я знаю, здесь совсем недалеко жил один знаменитый Человек, говоривший очень серьезные и не всегда понятные вещи, и у Него были ученики. С ними происходили интересные и сильные вещи, которые занимают меня уже больше тридцати лет. А кто такие эти добрые люди, которые принадлежат один другому, простите за выражение, как кролики принадлежат фермеру?
Нет, вы не поймите меня неправильно. Православный обряд я нежно и преданно люблю.
Точнее, даже не люблю. Он просто у меня где-то в генах зашит. Я чувствую его по запаху, по звуку.
Я опознала его в семилетнем возрасте, когда мать привела меня посмотреть церковную архитектуру.
Но это ведь просто мое, личное, не более того.
Сегодня я сидела на встрече с восхитительным армянским батюшкой и слушала его очень внимательно.
Он рассказывал о чудесах.
А я вспоминала Борхеса и иногда Маркеса.
Ну, посудите сами.
Стариннейшая рукопись, которая хранится в потайной комнате, невидимой снаружи, открываемой с помощью четырех человек, обладателей четырех ключей.
Иерусалимская церковь, на куполе которой в 1948 году видели трех святых, ловивших бомбы во время обстрела и бросавших их вниз.
И другая церковь в Карабахе, к которой рассказчик во второй половине 1990-х шел пешком одиннадцать дней из Эчмиадзина по заминированной дороге. Где местный священник рассказал ему, как отстреливался из окон храма из пулемета и как ракеты по его молитве поворачивали от купола и летели обратно - к отправителю, так сказать, вроде неполученных бандеролей.
Дьяконы, которых благословляют изгонять демонов наложением рук.
Красивая, нарядная обрядность, кучерявая этнография на грани язычества.
И рядом с этим - битвы вокруг святынь, война между представителями разных церквей. За иконы, за храмы, за мощи.
Склоки, подкупы, интриги, покушения на убийство... И снова склоки, свары, драки, сплетни и мышиная возня.
Вы скажете, я осуждаю людей за то, что они люди?
Да что вы, ни в коем случае.
Просто это кажется мне чисто стилистическим нонсенсом, и спор о том, кто у кого отливает керосин из примуса и таскает рыбу из супа на коммунальной кухне, кажется мне куда более уместным, чем спор о том, где будет висеть чья-нибудь лампада в Храме Гроба Господня.
Вы вдумайтесь, они ведь там пронумерованы, эти лампады.
Чтобы не перевесили.
Ведь это позорно.
Я слушала батюшку и думала: где я и где это христианство?
И где Тот, что проповедовал тут неподалеку любовь к ближнему?
При чем тут все это?
Какое отношение имеют в Нему вся эта история и этнография, все эти свары и страсть к предметам, поклонение вещам?
Хотите мое мнение?
Да ровно никакого.
Он говорил и говорил, я все грустнела и грустнела, все больше и больше думала о том, что правы, наверное, те, кто обвиняет меня в простестанстве.
И тут его спросили о том, правда ли, что армянская церковь позволяет прихожанам разных церквей причащаться вместе.
Батюшка ответил: "Да, мы причащаем православных. После геноцида вышло предписание о том, что если нельзя причаститься у армян - надо идти к сирийцам или коптам, если нет и их - к православным, нет их - к католикам, нет католиков - к протестантам. Мы благословляем смешанные браки, окормляем любых верующих".
В зале повисла недоуменная тишина.
Я не смотрела на лица присутствующего духовенства, но судя по тому, как занервничал оратор, я поняла, что лица вытянулись и начали зеленеть.
- Да какое дело человеку, выросшему в деревне, до богословских разногласий, - сказал он, - ведь этот человек просто в Бога верует!
Просто.
Молчание в зале.
И тут его прорвало.
- Я не хочу туда идти, когда сходит Благодатный огонь - говорил он, - Бог заповедал нам друг друга любить, а мы с греками, просите за выражение, бьем друг другу морды. Лучше я в келье своей посижу и буду молиться, чем пойду туда. В каждой церкви, как в осколке зеркала, отражается солнце - и в каждом осколке оно целое, а перегородки в гранате только предохраняют зерна от гниения, если оно где-то начнется.
И если человек верует, то прежде всего в нем должна быть любовь - только на нее Он посмотрит, не на обряд. Не о том Господь человека спросит, по какому обряду он веровал, и не о богословских вопросах, а о том, накормил ли он голодного. Мы скажем ему: "Я охранял Твой гроб от греков", а Он ответит нам: "Я не знаю тебя".
Я не знаю тебя.
http://xenia-mikhailov.livejournal.com/634925.html