Христианство и церковь.Архив
- Автор темы Magda
- Дата начала
- Статус
Никто ведь не призывает скрывать правду.
Но у Вас, если исторический персонаж хоть как-то связан положительно с православием и русской государственностью, априори он не такой святой, самый обычный, в лучшем случае, и.т.д. Т.е у Вас ещё те крайности, одна жесткая линия! ))
Да, а потом против церкви, а может и параллельно.
ИМХО, тяжелее со своими близкими, с которыми иногда не находишь общего языка. Видеть Образ Божий в них ПОСТОЯННО, вне зависимости от ситуации.
Этому есть объяснения, может, позже найду ссылки.
Еще одной колоссальной бедой, стала религиозная политика Петра. Принятые еще его отцом – Алексеем законы, привели к расколу Русской Православной церкви. Петр только усугубил проблему. В 1700-м году он воспрепятствовал избранию нового патриарха взамен умершего, а в 1721-м и вовсе отменил патриаршество. Для управления Русской Православной церковью был создан коллегиальный орган – Священный синод, во главе которого назначались светские чиновники, позже, некоторые из них были неверующими и даже атеистами. Церковь была присоединена к государству. Священнослужители прославляли царя, а он платил им за это зарплату. Был нарушен один из основополагающих принципов религии, сформулированный еще Иисусом Христом – «кесарево кесарю, богово богу». По сути, государственная церковь превратилась в чиновничье ведомство. Но ведь Иисус Христос не говорил глупостей. Несоблюдение его заветов рано или поздно приводит к катастрофам. Не найдя правды в государстве, человек приходит в церковь, искать справедливость хотя бы в загробной жизни. Когда перед ним оказывается такой же чиновник, отличающийся от других только формой одежды, круг замыкается. Внешне незаметно, в человеке происходит страшное изменение. Он понимает, что найти справедливость в стране невозможно. Слабый ломается, деградирует, а сильный берется за оружие. Накопившаяся в государстве за два столетия ненависть, в начале XX века вырвалась в виде революций, словно джин из бутылки. Патриаршество, восстановленное через одиннадцать дней после Октябрьской революции, уже не могло остановить волну насилия.
Кто-то может возразить, что до революции в России свято верили в бога и трепетно относились к религии. Ведь в одной только Москве было сорок сороков церквей, значит, Русь была святой и набожной. Позвольте в это не поверить. Если религиозное учреждение является государственным органом, а православие является лишь необходимым условием для успешной карьеры, то количество приходов говорит только об уровне государственного участия в делах церкви, а ходящие туда в пьяном виде и бьющие потом друг другу морды люди, лишь соблюдают формальности. В Москве, во времена "застоя", партийных ячеек было больше чем сорок сороков, однако, партийные вожди и большинство коммунистов, как только представилась возможность, бросили свои партбилеты и встали в первые ряды капиталистов.
В каждой нации можно найти десяток, или даже сотню подонков, способных поднять руку на священников. В 1919 году, Красная армия, громившая церкви и расстреливающая священников насчитывала пять миллионов человек. Откуда они взялись? С другой планеты? Может быть, они родились после революции? Нет. Эти люди сформировались как личности и руководители еще при царе, в XIX и начале XX века. Адская сила, сдетонировавшая тогда, накапливалась двести лет, со времен петровских церковных реформ.
И.Литвин "Затерянный мир или забытые страницы белорусской истории".
Девушки тут так ругают советскую власть, а оказывается именно в 1917 году, после революции? был восстановлен институт патриаршества. Аж со времен Петра церковь была фактически государственной конторой с назанчаемыми царем руководителями...
В этой теме имеет смылс обсуждать именно связанных с церковью персонажей - не находите? К примеру, Петр 1 де-факто обезглавил церковь. Но от этого он для меня замечательным вовсе не станет. Или те, кто уничтожал священство и храмы в советское время. Вы совершенно зря так пытаетесь упростить мою позицию.
Я вообще хотела бы, чтобы слова "плохой-хороший" к историческим фигурам не применялись.
Конкретно Невского мы обсуждали в контексте параметров, по которым личность относят к святым. И именно в этом контексте он мне не кажется имеющим право на святость. Из-за своего образа жизни, неоднозначных поступков и - прежде всего - явной политизированности этой канонизации. Вот и все.
Кто против меня - тот против церкви....ясное дело...
А своими словами как-то изложить можно?
А далеких иноверцев можно принимать, не принимать - на словах все легко. Они же далеко и ты им ничем не обязан.
И все же кто мы такие есть, чтобы решать, кто прав, кто виноват перед Богом? Иноверие считать грехом и тем паче прощать - не слишком ли?
Кто-то может возразить, что до революции в России свято верили в бога и трепетно относились к религии. Ведь в одной только Москве было сорок сороков церквей, значит, Русь была святой и набожной. Позвольте в это не поверить. Если религиозное учреждение является государственным органом, а православие является лишь необходимым условием для успешной карьеры, то количество приходов говорит только об уровне государственного участия в делах церкви, а ходящие туда в пьяном виде и бьющие потом друг другу морды люди, лишь соблюдают формальности. В Москве, во времена "застоя", партийных ячеек было больше чем сорок сороков, однако, партийные вожди и большинство коммунистов, как только представилась возможность, бросили свои партбилеты и встали в первые ряды капиталистов.
В каждой нации можно найти десяток, или даже сотню подонков, способных поднять руку на священников. В 1919 году, Красная армия, громившая церкви и расстреливающая священников насчитывала пять миллионов человек. Откуда они взялись? С другой планеты? Может быть, они родились после революции? Нет. Эти люди сформировались как личности и руководители еще при царе, в XIX и начале XX века. Адская сила, сдетонировавшая тогда, накапливалась двести лет, со времен петровских церковных реформ.
И.Литвин "Затерянный мир или забытые страницы белорусской истории".
Девушки тут так ругают советскую власть, а оказывается именно в 1917 году, после революции? был восстановлен институт патриаршества. Аж со времен Петра церковь была фактически государственной конторой с назанчаемыми царем руководителями...
а если нет? Или не так, как вам хочется, кажется правильным? Не простите?
ну вот тут уж извините, вы додумываете
В этой теме имеет смылс обсуждать именно связанных с церковью персонажей - не находите? К примеру, Петр 1 де-факто обезглавил церковь. Но от этого он для меня замечательным вовсе не станет. Или те, кто уничтожал священство и храмы в советское время. Вы совершенно зря так пытаетесь упростить мою позицию.Я вообще хотела бы, чтобы слова "плохой-хороший" к историческим фигурам не применялись.
Конкретно Невского мы обсуждали в контексте параметров, по которым личность относят к святым. И именно в этом контексте он мне не кажется имеющим право на святость. Из-за своего образа жизни, неоднозначных поступков и - прежде всего - явной политизированности этой канонизации. Вот и все.
ну да, ну да
Кто против меня - тот против церкви....ясное дело...будет интересно узнать.
А своими словами как-то изложить можно?
с близкими тяжело потому, что их как бы должен принимать, правда? С близкими же живешь постоянно - словами не получится ограничиться.
А далеких иноверцев можно принимать, не принимать - на словах все легко. Они же далеко и ты им ничем не обязан.
И все же кто мы такие есть, чтобы решать, кто прав, кто виноват перед Богом? Иноверие считать грехом и тем паче прощать - не слишком ли?
Это ее выбор.
простите, не поняла вопроса...
Прощу. Но об этом ей надо меня попросить. Бог прощает всякого просящего об этом.
Естественно.
Мне вообще-то странно думать, что при встрече с Богом на суде человек сможет НЕ попросить его об этом. Это если так - простыми символами изобразить. Если Бог так велик - человек просто не сможет не захотеть быть с ним. А значит никакой суд адом закончиться просто не может, если Бог - та самая Любовь. Ее не получится не ощутить.
ну мало ли..она вас любит, но не звонит, не приезжает...В жизни много таких ситуаций, когда любят меньше или больше, или не так, как хочется...
Вообще и тут мне как-то не хватает чего-то...Мы ведь не обязаны любить. Мы имеем возможность любить. Но чтобы ощутить себя виноватым, надо иметь обязанность, которую не выполняешь. А чтобы просить прощения, надо ощутить вину. За нелюбовь? Если ребенок не любит родителя - чья это вина?
Да. И не только внутри - снаружи тоже. Какие действия?
мы с вами квиты в этом деле
Я утрировала ИМХО, с малого все начинается. Погрешил против меня да церковь не слушает - вдвойне грешник. Да и странно как-то выглядит первая та цитата - пойди найди двоих и убеди его, что он нагрешил. Потом пойди в церковь - пусть она убедит. Удивительное упорство в убеждении грешника в том, что он грешник
Да и какой грешник - против меня Как-то не очень стыкуется со второй цитатой - о 70 раз по 70 прощениях.Девочки, вы меня на чем-то поймать хотите и аналогию материнской любви с Божией провести?
Я думаю, что буду любить свою дочь всегда. Но не попросив прощения, она сама в таком случае уходит от меня. Она выберет это. Я не настигну ее, не заставлю жить в лучах моей любви. Я буду скорбеть, но не смогу заставить ее полюбить меня и попросить прощения. Дерзкая аналогия, имхо. Бог скорбит о каждом нераскаявшемся грешнике.
Кажется, у Иоанна Златоуста есть такое выражение (не дословно): "Именно потому, что Бог благ, Он и создал ад". То есть те, кому невыносимо жить в любви Божией, будут находиться там.
Для меня это, по меньшей мере, странно. Мне не только "звонить и приезжать", но и всегда быть рядом хочется - с тем, кого я люблю.
Не предать, не обмануть, не подставить, не украсть - это обязанность?
надо иметь совесть, имхо.
судить нельзя.
Далеко не всегда это вина родителя.
Поймать не хочу. Хочу понять. И спасибо за терпение.
это критерии любви?
Не всегда. Да. Но чаще всего. Хотя взрослый человек в ответе за себя уже сам. Но он вполне может помогать родителям, заботиться о них. Но не любить. Просто уважать, отдавать должное, следовать своей совести и долгу.
Духовное родство, любовь не обязательно есть в отношениях дети-родители. Хотя тут тоже словами правильно не выразишь...
Кстати, из словаря: Совесть - понятие морального сознания, внутренняя убежденность в том, чтоявляется добром и злом, сознание нравственной ответственности за своеповедение. Выражение способности личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков.
И совесть и любовь , ИМХО, из разных разрядов совсем. Потому что любовь - категория не морали. А мораль - это именно обязанность. Внутренняя, внешняя, но обязанность.
Снисхождение
Вдохновения
Елена, Андрей, спасибо за ответы. Пошла читать.
это то, за что (если убрать частицу "не") можно испытывать чувство вины.
Тогда нужно определиться с понятием любви. Для меня любовь - это по апостолу Павлу - «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 4-8).
Поэтому
- это все составляющие любви, имхо.
Для меня совесть - это со-весть с Богом, это Бог внутри меня, это мой ориентир.
А поскольку, для меня опять же, совесть - это Бог, а Бог есть любовь, то "поступать по совести" очень близко по значению "поступать по любви".
Надеюсь, хоть чуточку понятно, что я хотела сказать
теперь понятно
Всегда следует определяться с понятиямиМежду тем нашла интересную ссылочку http://www.archipelag.ru/geoculture/religions/Eurasia/orthodoxy/
Вся статья большая, и выдержки получились большие. Но меньше не смогла. Уж больно важные вещи освещены.
Глобализация и православие
Митрополит Кирилл избегает критических высказываний относительно недавнего и более далекого исторического прошлого страны, осуждая лишь антицерковную политику большевиков в 1917-1943 гг. и ущемление прав верующих при Хрущеве. Сталинской диктатуры, жертвой которой оказался весь народ, для него как бы и не существовало вообще, а времена царского абсолютизма вызывают скорее умиление, чем чувство протеста
Нет ничего удивительного в том, что такая консервативная в своей основе структура как Вселенское православие отнеслась к происходящим в мире глобализационным переменам настороженно и, признавая их неизбежность, занялась поиском собственных ответов на вызовы времени. При этом внутри православия четко обозначились две позиции.
Одну из них, умеренно либеральную, в наиболее последовательной форме отстаивает «первый по чести» в диптихе православных церквей Вселенский патриархат. Ее проводит в жизнь продолжающий линию своих предшественников Афинагора и Димитрия I нынешний предстоятель Константинопольской церкви Варфоломей I. Другой, диаметрально противоположной, придерживается значительная часть, если не большинство, иерархов наиболее крупной и влиятельной сегодня среди православных — Русской церкви. Эту позицию особенно настойчиво озвучивает председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Кирилл.
В первом случае речь идет о признании приоритета общечеловеческих ценностей без какого бы то ни было отказа от незыблемых догматов православия, во втором — о противопоставлении одних другим. И если Патриарх Константинопольский заявляет, что свободу, дарованную нам Богом, нельзя отрицать, не отрицая самого Господа, то его главный оппонент в Москве вот уже 10 лет требует изменения нынешней международно-правовой системы, поскольку эта система основывается «на приоритете интересов земной жизни человека и человеческих сообществ перед религиозными ценностями».
1. У истоков: византийство, как первый проект православно-имперской глобализации
Первоначально христианство было свободно от каких-либо связей с государственными структурами. Более того, и в Римской империи, и в других странах христиане подвергались жестоким преследованиям. Так было в Иерусалиме, где первая в истории христианская церковь, согласно Священному Писанию, была основана самим Иисусом Христом, так было в Риме, где мученически погиб первый епископ этого города апостол Петр, в Александрии, где проповедовал апостол Марк, и на Кипре, куда весть о новой религии принесли апостолы Павел и Варнава.
Положение изменилось только после провозглашения в 313 г. веротерпимости и в еще большей степени — после того, как по решению императора Константина оно стало государственной религией. Появление церковно-административных структур Константинопольского патриархата было непосредственно связано с переносом столицы Римской империи из латинского Рима на земли, населенные греками. При этом западные христиане сохранили свою собственную организацию во главе с епископом Рима — правопреемником апостола Петра.
Разное понимание характера взаимоотношений между светской и духовной властью привело к появлению в Европе различных типов государственности. Современный православный исследователь руководитель кафедры сектоведения Свято-Тихоновского института в Москве А. Дворкин (приобретший известность у нас главным образом в связи со своими выступлениями против других христианских конфессий и новых религиозных движений) называет «определяющим фактором» в мировоззрении Константина и его окружения «понимание империи как церковно-государственного тела с двумя главами — вселенским патриархом и вселенским императором». Византийцы, пишет Дворкин, «не сомневались, что тело это должно в конечном итоге объять весь православный мир, или, точнее, весь мир, который сделается православным».[2]
Уже после Константина эта своеобразная глобализация по-византийски нашла теоретическое обоснование в формуле, воспринятой в период средневековья практически всеми православными общинами: «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке».[3]
Что касается последователей латинского христианства, они разработали иную концепцию взаимоотношений светской и духовной власти. Она нашла свое выражение в теории «двух мечей», остатком которой составители «Основ социальной концепции РПЦ» называют практику заключения Римской курией договоров в форме конкордатов с государствами, на территории которых находятся католические общины.[4] Действительно, римское право устанавливало принцип разделения властей, в Византии же закон отражал их слияние воедино.
Византийские императоры претендовали на установление — в союзе с церковью — господства над всем миром («вселенной»). Идеи теократии, которую в дальнейшем предполагалось распространить на всю вселенную, получили развитие в трудах идеологов Восточной Римской империи, таких как Евсевий и Леонтий Византийский (утверждавший, что глава христианского государства «в свете Божием предопределён, чтобы управлять миром»)[5].
Об этом свидетельствует, в частности, письмо, направленное Константинопольским патриархом Антонием великому князю московскому Василию Дмитриевичу в 1393 году, за полвека до падения империи. «На всяком месте, где только именуются христиане, — писал Патриарх, — имя царя поминается всеми патриархами, митрополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей или местных властителей. Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга… Всё, и сверху и снизу, гласит о царе природном, которого законоположения исполняются во всей вселенной (подчеркнуто мою — А.К.), и только его имя повсюду повторяют христиане, а не чьё-либо другое».[6]
Именно эти претензии стали в действительности одной из главных причин произошедшего в 1054 г. разделения христианства на восточное, православное, и западное, католическое. По мере распространения новой религии в языческой дотоле Европе ее новым адептам приходилось делать выбор между двумя духовными центрами — Римом и Константинополем, и чаще всего выбор оказывался отнюдь не в пользу того из них, который требовал подчинения местных религиозных общин светским властям чужого для них государства с его имперскими амбициями.
Попытки превратить все страны, население которых исповедовало православие, в сателлитов Византийской империи прекратились только после того, как в середине XV века «Второй Рим» исчез с политической карты мира. Но сама идея православно-имперской глобализации при этом не умерла. В роли самопровозглашенной правопреемницы «вселенской православной империи» сразу же выступило Московское государство.
В настоящее время в юрисдикции Константинопольского патриархата, помимо греческих православных структур, сохранившихся на территории нынешней Турции, находятся: 1) митрополии, расположенные на так наз. новых территориях, отвоеванных Грецией у Оттоманской империи в результате балканских войн начала ХХ века; 2) епархии Додеканезского архипелага, вошедшего в состав Греции после второй мировой войны; 3) Критская архиепископия; 4) Патмосская экзархия; 5) Святая гора Афон; 6) Американская греческая архиепископия; 7) Австралийская архиепископия; 8) Фиатирская архиепископия (приходы в Великобритании, Ирландии и на Мальте); 9) митрополия Франции; 10) митрополия Германии; 11) митрополия Бельгии; 12) митрополия Швеции и всей Скандинавии; 13) митрополия Новой Зеландии; 14) митрополия Швейцарии; 15) митрополия Италии; 16) митрополия Торонто; 17) митрополия Буэнос-Айреса; 18) митрополия Панамы; 19) митрополия Гонконга; 20) экзархат приходов русской традиции в Западной Европе, а также 21) не имеющие собственных епархий украинские приходы в различных странах.
Почти все эти структуры расположены там, где на государственном уровне признаются не только религиозные, но и общечеловеческие ценности, защищаются основные права и свободы человека, реально существует мировоззренческий и религиозный плюрализм, утвердилась веротерпимость, сложились или складываются условия для становления и развития открытого гражданского общества. Они, эти структуры, соблюдают законы соответствующих стран, отдают «Богу Богово, а кесарю кесарево», и никто более не может заподозрить их в служении иностранной державе, а тем более — державе с имперскими амбициями.
Да и сам Константинопольский патриархат после падения Оттоманской империи и провозглашения светского характера Турецкой республики в 20-е годы ХХ века не только фактически, но и юридически не привязан ни к какому конкретному государству, не должен отчитываться в своих действиях перед какими бы то ни было правительственными структурами, подстраиваться под внутреннюю и внешнюю политику светских властей. При этом своего официального статуса в православии он не изменил, до сих пор продолжает именоваться «Вселенским» и занимает «первое по чести» место в диптихе автокефальных православных церквей.[8]
Как и много веков назад, только православный Константинополь обладает правом созывать общеправославные форумы с участием всех автокефальных церквей. Только его Патриарх может председательствовать на этих форумах. Только он может дать (или не дать) окончательное согласие на признание еще одной православной церкви в качестве автокефальной (при условии, правда, что с этим согласна «церковь-мать», от которой отделяется ее повзрослевшая «дочь»).[9]
Свободный от государевой службы Константинополь не раз выступал с самостоятельными, глобальными с позиций православной церковности, инициативами, одни из которых были потом одобрены всеми «церквами-сестрами», в то время как другие встретили положительный отклик лишь у некоторых. Так, он первым в православии еще в 1923 г. перешел на принятый практически во всем мире общегражданский календарь, отказавшись от устаревшего юлианского. Вслед за ним на новый стиль перешли почти все остальные автокефальные православные церкви, за исключением Московского, Сербского и Иерусалимского патриархатов.
Константинополь поддержал идею широкого общехристианского сотрудничества, призванного способствовать постепенному снятию препятствий на пути к сближению православных с представителями других конфессий. В 1948 г. он принял участие в создании Всемирного совета церквей, от вхождения в который РПЦ тогда воздержалась, и спокойно прореагировал на булавочный укол, которым стали для него проведенные в том же году в Москве по указанию Сталина торжества по случаю 500-летия одностороннего решения Московской епархии провозгласить свою автокефалию (об этих торжествах мы упомянем еще в следующем параграфе статьи).
Присутствие представителей Вселенского патриархата на II Ватиканском помогло приступить к расчистке завалов, образовавшиеся после взаимного анафематствования Рима и Константинополя в 1054 г. и последовавшего за ним раскола Европы, негативные последствия которого ощущаются до сих пор.
Анафемы XI века сохраняли силу девять столетий, и для того, чтобы отказаться от них, руководителям двух Церквей, породивших раскол, пришлось проявить большое личное мужество и готовность преодолеть инерцию мышления, характерную для большинства людей в любую историческую эпоху. Двусторонним юридическим актом, открывшим путь к снятию искусственных преград на пути к сближению христиан всех конфессий, стала обнародованная 7 декабря 1965 г., в день закрытия собора, совместная декларация Римско-католической церкви и Константинопольского патриархата, в которой говорилось об их решении «изъять из памяти и среды церковной акты отлучения».[10]
Как и можно было ожидать, Москва за «церковью-матерью» не последовала. Три недели спустя после оглашения декларации Павла VI и Афинагора, 28 декабря 1965 г., тогдашний Патриарх Московский и всея Руси Алексий I откликнулся на нее телеграммой Патриарху Константинопольскому. В ней говорилось: «Богословского значения для всей Полноты Святой Православной Церкви этот акт, по нашему мнению, не имеет».[11]
Сегодня «Первый» и «Второй Рим» одинаково оценивают многие аспекты происходящей в мире глобализации, причем эта оценка достаточно часто совпадает с той, которую дает им РПЦ.[12] Однако, есть вопрос, по которому общая позиция западных христиан и Константинополя кардинально расходится с установками РПЦ, по крайней мере в том виде, в каком их излагает митрополит Кирилл. Этим вопросом является соблюдение основных прав и свобод человека.
Осознание чудовищности физического и морального насилия над людьми вызревало в обществе давно, но только в конце второго тысячелетия новой эры оно воплотилось в разработке целого комплекса национальных и международных правовых норм, ограничивающих произвол властей. Западные христиане первыми выступили за признание естественных прав человека. Именно под их влиянием были разработаны основополагающие международно-правовые документы, посвященные защите прав человека.
Официальную точка зрения Вселенского патриархата, который эволюционировал в этом вопросе в сторону, прямо противоположную Москве нашла своё яркое отражение в ответе 14 марта 2001 г. на вопросы корреспондента Кестонской службы новостей. Патриарх Варфоломей I заявил:
«Когда мы говорим, что Бог создал человека по Своему образу и подобию, мы имеем в виду, что Он дал человечеству духовные качества, сходные Божественным… Правовое подкрепление свободы совести, тем более совести религиозной, является общественным благом с христианской, особенно с православной точки зрения, как препятствие угнетению человека человеком… Свободу, данную нам Богом как высший дар и наиболее яркое присутствие Божественного в каждом человеке, мы не можем отрицать, не отрицая Самого Господа».[13]
Большевистский переворот 1917 г. породил новый глобализационный проект, который должен был по своему размаху затмить все когда либо существовавшие в истории человечества. И на первых порах место религии вообще и православия в особенности было определено официальными идеологами нового режима как «свалка истории». Большевизм — квази-религия советского общества — рвался в бой и в прямом, и в переносном смысле, чтобы навсегда покончить с верой в Бога и «построить рай на Земле». Новые хозяева страны Ленин, Троцкий и Зиновьев заменили утопию православно-имперского «Третьего Рима» лозунгами мировой революции и «Третьего Интернационала» (ох уж эта магическая цифра три!).
Но уже менее чем через 20 лет расправившись с досоветской церковью, бывший семинарист Сталин принялся почти с нуля создавать свое собственное православие, подвластное лично ему и готовое служить его интересам. Первым признаком готовящегося изменения тактики властей стало восстановление в 1936 г. избирательных прав священников, которых они были лишены еще в годы гражданской войны. Конечно, этот жест Сталина никакого практического значения не имел: голосование в советские времена было «выбором без выбора». Но его скрытый смысл был замечен как в СССР, так и за рубежом
4. Православие и глобализация в блоковой системе координат
Сталин отказался от утопического проекта создания «всемирной советской республики» еще до второй мировой войны. Тогда же в его голове начали обретать все более четкую форму контуры нового глобализационного проекта, призванного привести в конечном итоге к той же цели — торжеству коммунизма в планетарном масштабе. Окончательный выбор в пользу этого проекта был сделан уже в ходе войны, и в нем нашлось место и для православия.
Новая сталинская геостратегия органично вписалась в ялтинскую систему — согласованный на Крымской конференции руководителей трех союзных держав план послевоенного устройства мира, который был основан на разделе сфер влияния между СССР, о одной стороны, и капиталистическим Западом — с другой.
За год с лишним до Ялты Сталин принял одно за другим два важных решения, которые в тот момент должны были выглядеть поистине знаковыми. Сначала он распустил Третий интернационал, как бы отправив все входившие в него коммунистические партии в свободное плавание. А немного погодя воссоздал официальные структуры православия.
Во время первой встречи с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), которым предстояло возглавить Русскую православную церковь, как она стала называться по личному «благословению» вождя, Сталин вроде бы в шутку назвал Московскую патриархию «православным Ватиканом». Пребывая в плену у своих геостратегических фантазий, Сталин представлял себе, как подвластный ему предстоятель РПЦ занимает во все расширяющемся православном мире то же место, которое принадлежит Римскому первосвященнику в католическом.
В первые же годы нового курса Сталину удалось решить важнейшую задачу — довести до конца формирование верного и преданного лично ему корпуса архиереев РПЦ, заменив уничтоженных во время репрессий в предыдущий период. Решив кадровую проблему русского православия в полном соответствии со своим лозунгом «кадры решают все», Сталин взялся за «перевербовку» руководителей церковных структур других стран. По мере продвижения вооруженных сил СССР на Запад вопрос о практическом осуществлении нового глобализационного проекта Кремля приобретал все большую актуальность. Создание «социалистического лагеря», куда вошло бы максимально возможное число европейских государств, считал диктатор, существенно облегчилось бы в случае поддержки этого проекта не только местными коммунистами, но и религиозными деятелями.
За несколько недель до окончания войны в Европе, в марте 1945 г., председатель Совета по делам РПЦ Г. Г. Карпов по поручению Сталина разработал план действий, направленных на выполнение этой задачи. План предусматривал, в частности, отправку в Белград, Софию и Бухарест делегаций РПЦ «в целях большего сближения» церквей-сестер. Предложения чекиста получили одобрение, и уже в апреле представители Московского Патриархата, пользовавшиеся доверием спецслужб, нанесли визиты в Югославию и Болгарию.
Поездка в первую из этих стран оказалась не слишком успешной. Члены синода Сербской православной церкви, принимавшие гостей в отсутствие Патриарха Гавриила (после освобождения из немецкого концлагеря Дахау он еще какое-то время находился заграницей) отказались признать фашистами вторично эмигрировавших, на этот раз из Югославии в США, членов Русской православной церкви за рубежом («карловчан»). Митрополит Иосиф, приветствуя делегацию, сказал, что православные сербы «привязали свою малую ладью — Сербскую церковь к великому русскому дредноуту, но хотели бы в ладье быть абсолютно самостоятельными».
По свидетельству сербской стороны, руководитель делегации РПЦ епископ Кировоградский Сергий «был нетактичен, разговаривал свысока, стучал по столу кулаком, нападал на хозяев и грубил им». А тот, свою очередь, доложил в письменном отчете об «упорном нежелании [сербов] упрочить единство с Русской церковью» и о реакционности сербского епископата.
Более удачной стала поездка в Софию делегации РПЦ во главе с архиепископом Псковским Григорием. Члены делегации имели несколько встреч с болгарскими архиереями и, судя по отчету, убедили их в необходимости сотрудничества с новыми властями, возглавившими страну после того, как она была занята Советской Армией в сентябре 1944 г. 18-дневное пребывание гостей из СССР стало поводом для многочисленных встреч представителей РПЦ и БПЦ с местными военными и гражданскими властями. Согласно победному докладу, который Г.Г. Карпов поспешил направить в Кремль, «широкое разъяснение делегатами состояния Русской церкви и ее отношений с государством способствовало прекращению провокационных измышлений о положении церкви в Советском Союзе».
Быстро перешли в орбиту Москвы православные структуры Чехословакии и Польши. В первом из этих государств между первой и мировой войнами существовали приходы нескольких юрисдикций, которые подчинялись Сербской, Константинопольской и Русской зарубежной церквам. В октябре 1945 г. в Прагу был направлен архиепископ Орловский и Брянский Фотий, который в первый же день встретился с сотрудниками Посольства СССР и представителями чехословацкого военного командования. После чего начался продолжавшийся всего несколько месяцев процесс объединения всех этих приходов под омофором РПЦ. Приехавший из Москвы в мае 1946 г. архиепископ Елефтерий (Воронцов) сообщил о создании на территории Чехословакии Экзархата РПЦ, а в ноябре 1951 г. Московский патриархат преобразовал эту свою структуру в автокефальную Чехословацкую церковь под предстоятельством теперь уже митрополита Елефтерия.[17].
По похожему сценарию развивались события в Польше. После первой мировой и последовавшей за ней советско-польской войны на территории нового независимого государства оказалось довольно много православных украинцев, белорусов, русских и поляков, которые в 1922 г. создали Польскую православную церковь, получившую несколько лет спустя права автокефалии из рук Вселенского патриарха. Незадолго до окончания Второй мировой войны по личному указанию Сталина эта автокефалия была объявлена недействительной, а затем, 22 июня 1948 г. вновь дарована польским православным, но уже от имени Московского патриархата.
Не забыл вождь и о Восточных Патриархатах, которые в царские времена получали денежные пожертвования от российского правительства. Рассекреченные после 1990 г. документы свидетельствуют о том, что Сталин возобновил эту помощь. Как и при царях, она оказывалась из средств государственного бюджета, но, как правило, уже не напрямую, а по каналам РПЦ (по аналогии с помощью зарубежным компартиям, направлявшейся сначала через Советское общество красного креста и красного полумесяца, а потому по линии партийного бюджета КПСС). Впрочем, оказывая одной рукой материальную помощь зарубежному православию, государство другой рукой изымало деньги у РПЦ в форме налогов и разного рода займов.
Поскольку на территориях, оказавшихся на пути советских войск, значительную часть верующих составляли западные христиане, в Кремле вспомнили и о них. Сталин, конечно, прекрасно понимал, что уничтожить Ватикан как центр мирового католичества ему даже при всем его могуществе не под силу: Рим заняли не советские, а американские солдаты. Можно было, однако, попытаться оторвать католиков от Ватикана и поставить их, как, впрочем, и протестантов, под свой контроль. Сделать это для начала в пределах СССР было поручено Совету по делам религиозных культов во главе с И.В.Полянским, однако с поставленной перед ним задачей тот не справился.[18] Как не справился с ней и репрессивный аппарат «стран народной демократии».
Это подтвердили и дальнейшие события. После смерти Сталина ни в одной из стран православной традиции вплоть до последнего десятилетия ХХ века не возникало сколько-нибудь серьезных движений за демонтаж диктатуры. Напротив, там, где большинство верующих придерживалось традиций западного христианства (протестантизма и католичества), население не раз поднималось на борьбу за свободу. В 1953 г. волнения произошли в ГДР, в 1956 г. — в Польше и Венгрии, в 1968 г. — в Чехословакии и, наконец, в начале 80-х годов снова в Польше.
РПЦ, конечно же, использовала в собственных интересах те возможности, которые открылись перед ней впервые после 1917 г. В течение первых послевоенных лет произошло резкое увеличение числа православных храмов по сравнению с довоенным временем. В 1949 году оно приблизилось к 14 с половиной тысячам.[19] Некоторые послабления получили — в разной степени — и другие религиозные объединения страны. В то же время органы госбезопасности провели операцию по уничтожению на Украине Греко-католической (униатской) церкви. Эта акция, принесшая достаточно быстрый краткосрочный эффект, в долгосрочном плане оказалась бомбой замедленного действия, так как скомпрометировала идею добровольного возвращения униатов в лоно православия.
К сожалению выздоравливать от тоски по советской империи, где относительная, весьма ограниченная свобода отправления «своего» культа допускалась на фоне жестоких репрессий, жертвами которых оказывались миллионы людей, в том числе православных верующих, хотят далеко не все. В трудах некоторых сегодняшних церковных и околоцерковных историков и выступлениях немалого числа архиереев всячески идеализируются времена, когда РПЦ «возродилась как птица Феникс» после предыдущей полосы мученичества. При этом «вольно или невольно» обходится молчанием тот факт, что возрождение это было чисто внешним, и за него была заплачена неприемлемо высокая цена.
5. РПЦ между свободой и традицией
Крушение тоталитарного атеистического режима совпало по времени со сменой высшего руководства в РПЦ. Возглавивший церковь в июне 1990 г. после смерти своего предшественника нынешний Патриарх Алексий II был избран тайным голосованием на альтернативной основе. И, к удивлению многих выборщиков сразу же проявил себя как сторонник действительного отделения от государства (но, не раз повторял он, — «не от общества и народа, как того хотели коммунистические адепты этой формулы»).
Предстоятель церкви заявил, что она не намерена добиваться для себя каких-то особых привилегий по сравнению с другими религиозными организациями. Выступая с трибуны Верховного Совета СССР при обсуждении проекта закона «О свободе совести», он подчеркнул: «У наших предложений есть серьезное отличие от многих требований, которыми сейчас засыпаны Верховный Совет и другие органы государства. Мы не требуем какого-то, как это принято сейчас говорить, куска общественного пирога, не требуем: “дайте”… Единственное наше предложение — снять ограничения, которые сдерживают наше служение, убрать преграду между нашим желанием помочь людям и самими людьми».[20]
Однако с годами официальная позиция РПЦ всё определеннее отходит от этих программных утверждений, сделанных в нач. 90-х годов. Несколько лет назад в Санкт-Петербурге был опубликован сборник высказываний православных архиереев, в большинстве своем стоящих на позициях интегризма. Так, архиепископ (теперь митрополит) Курский Ювеналий (Тарасов) обличает «европейничанье», которое, по его словам, «сделалось болезнью русской жизни» и создало «угрозу растворения Святого Православия в невиданном соединении всех ересей, под маской которых скрывается облик зверя», причем «страшнейшей из всех ересей» объявляется католичество.[21]
Другой архиерей, ныне архиепископ Новосибирский Тихон (Емельянов) тоже убежден, что «сейчас действуют принципы разложения России: ясно видна рука именно западноевропейских государств»[22]. А для архиепископа Владивостокского Вениамина (Пушкаря) главный враг — не столько даже западные страны, сколько евреи. Ибо они, утверждает епископ, «возлюбили земное паче небесного», «жестокосердые» и «превратились из народа богоизбранного в народ проклятый». Поэтому надо срочно «разрубить узел зла, завязанный в России темными силами сионизма и масонства». Вывод архиерея: «Великой России без Государя не быть».[23]
Наиболее последовательную антидемократическую и экспансионистскую позицию в церкви занял постоянный член Синода митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, безусловно, харизматический деятель, хороший оратор и полемист, который на фоне отнюдь не отличающегося крепким здоровьем и вынужденного время от времени ограничивать участие в повседневном руководстве церковными делами Патриарха, выглядит иногда подлинным лидером РПЦ. В отличие от предстоятеля церкви, чей рабочий аппарат состоит всего лишь из нескольких человек, митрополит опирается на самое крупное из центральных учреждений церкви — Отдел внешних церковных связей, подлинный «мозговой центр» Московского патриархата.
В рамках своих уставных функций руководимый митрополитом Кириллом отдел осуществляет связи РПЦ с поместными православными церквами, инославными церквами и христианскими объединениями, нехристианскими религиями, правительственными, парламентскими, общественными организациями и учреждениями, межправительственными, религиозными и общественными международными организациями. Другими словами говоря, обладает внутри церкви почти не ограниченным кругом прав и полномочий.
6. Державно-православный проект митрополита Кирилла
Повышенный интерес к проблемам глобализации возник у митрополита Кирилла, когда стало ясно, что в условиях свободы, открытия границ и снятия административных запретов на поездки граждан нашей страны за рубеж и иностранцев в Россию РПЦ приобретает новых членов медленнее, чем другие религиозные объединения. Либеральный закон 1990 г. о свободе вероисповеданий дал одинаковые права всем, однако православие, которое тысячу лет контролировалось, но при этом и поддерживалось государством, оказалось не готово к долгожданной свободе.
В середине 90-х годов председатель ОВЦС развернул и фактически возглавил кампанию за пересмотр новорожденного постсоветского законодательства о культах. Целью этой кампании было ограничить возможности неправославных религиозных организаций, прежде всего тех, которые обращают свою проповедь к россиянам любых национальностей, в том числе и к этническим русским. По мнению митрополита Кирилла, восточные славяне: русские, украинцы и белорусы, то есть большинство жителей страны, должны «по определению» принадлежать только РПЦ, поскольку либо они сами, либо их предки, пусть даже далекие, в том числе утратившие религиозность, получили до этого крещение в православии.
Кампания, инициированная представителем церкви, совпала по времени с оформлением внутри политической и «силовой» элиты достаточно влиятельного течения, которое сохранило приверженность традициям официального единомыслия и вледствие этого не хотело согласиться с провозглашенным Конституцией 1993 г. идеологическим и религиозным многообразием. Представители этого течения, сетуя на образовавшийся, по их мнению, «идеологический вакуум», предложили использовать в качестве замены рухнувшей советской идеологии православие, как «традиционную религию» россиян.
Объединенными усилиями этих двух групп давления в 1997 г. был разработан новый закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», во многих отношениях откровенно дискриминационный[24]. Однако он не оправдал тех надежд, которые связывали с ним его главные разработчики: Конституционный суд дал наиболее одиозным положениям этого документа интерпретацию, соответствующую духу и букве Основного закона государства. При этом суд опирался на международно-правовые документы, признанные Россией и имеющие для нее, в соответствии с Конституцией, обязательную силу.
(Там по ссылке есть замечательная табличка на 2002 год – распределение верующих различных направлений по округам России)
Существует, однако, несколько важных проблем, по которым православная Москва кардинально расходится как с христианами других стран, так и с мировым сообществом в лице международных правительственных и неправительственных организаций. Это главным образом проблемы, связанные с признанием (или отрицанием) приоритета прав человеческой личности, зафиксированного в соответствующих международно-правовых документах.
В противовес этим документам в стенах ОВЦС под руководством митрополита Кирилла был подготовлен его собственный глобализационный проект. Он прошел своего рода «обкатку» на форумах Всемирного русского народного собора, получил одобрение Синода и был использован при составлении «Основ социальной концепции РПЦ». Проект этот, который можно условно назвать державно-православным (или неоимперско-православным), состоит из трех составных частей, причудливо переплетающихся между собой и представляемых в едином пакете. Это:
1) державно-религиозный мессианизм,
2) отрицание универсальной значимости общечеловеческих ценностей (прежде всего — прав и свобод личности) и, наконец,
3) претензии на роль арбитра в «диалоге цивилизаций» при подмене культурологического прочтения термина «цивилизация» политико-правовым.
Рассмотрим их по порядку.
1) Первый же форум Всемирного русского собора (май 1993 г.) сформулировал тезис, согласно которому на русской нации лежит «особая всемирно-историческая миссия по сохранению и утверждению Православия на земле» (именно такая формулировка была записана в документы собора). Впоследствии этот тезис многократно повторялся в самых различных вариациях. При этом митрополит и его единомышленники не забыли о необходимости подключить к осуществлению пропагандируемой ими «всемирно исторической миссии» российское государство, провозгласив (за него и вопреки Конституции РФ) православие не только «фундаментом нашей цивилизации», но и «государственной идеей» России.[25]
Второй форум той же организации проходил в феврале 1995 г. Его участники выразили обеспокоенность тем, что «на глазах развивается драма крушения исторически преемственных национальных интересов, уничтожается многовековая державная работа России на Западе и Юге, в Европе и Азии» и «все события свидетельствуют о продвижении к окончательному разрушению ялтинско-потсдамской системы». Нескрываемая ностальгия по временам, когда военная мощь обеспечивала торжество самовластия и тоталитаризма на одной шестой части планеты, вряд ли могла убедить наших бывших союзников, на этот раз уже в «дальнем» зарубежье в том, что они могут больше не опасаться России и что в ней отныне строится действительно открытое гражданское общество.
Не внушало оптимизма и выдвинутое форумом заведомо антиконституционное требование — предоставить РПЦ такие возможности, которые обеспечили бы «ее главенствующую роль среди других традиционных конфессий в России».[28] Как и предложение «поставить СМИ под контроль общества и государства». Сохранявшие независимость от властей средства информации разглядели в этом предложении попытку возродить в стране политическую цензуру.
Продолжая следовать по тому же пути, третий форум ВРНС[29], предложил в декабре 1995 г. создать под своей эгидой принципиально новую структуру, где «избранники народа, высшие должностные лица различных ветвей власти и делегаты различных групп населения» работали бы вместе со священнослужителями РПЦ.[30] Эта цель, собственно говоря, уже была достигнута: на форум в Свято-Данилов монастырь пришли и выступили на нем лидеры практически всех политических сил страны: от коммуниста Г.А.Зюганова и руководителя проправительственного движения «Наш дом — Россия» С.Г.Беляева до ультранационалиста В.В.Жириновского, а с письменным приветствием к собравшимся обратился премьер-министр В.С.Черномырдин.
В аналогичном духе были выдержаны решения и рекомендации всех последующих форумов ВСРС, причем они стали проводиться в жизнь, как если бы речь шла о документах подлинной политической партии, которая находится в нашей стране у власти. И идея «русскости» постоянно соседствовала в них с тезисом о России, как «православной державе».
Более взвешенную, хотя и противоречивую, позицию занял по всем этим вопросам Архиерейский собор РПЦ, принявший в августе 2000 г. разработанный под руководством того же митрополита Кирилла документ «Об основах социальной концепции РПЦ». Одним из наиболее важных, можно сказать, сенсационных, положений, сформулированных в этом документе, стало впервые включенное в документ такого уровня заявление о том, что «Церковь не должна брать на себя функции, принадлежащие государству», а «государство не должно вмешиваться в жизнь Церкви». Казалось бы, сделан тот шаг, который выводит, наконец, православие в нашей стране из многовекового подчинения политике светских властей.
Однако эти хорошие и очень правильные слова перечеркиваются другими положениями того же документа, а главное — практической деятельностью ее пастырей и архипастырей. Признавая церковь «наднациональной» структурой, участвовавшие в соборе архиереи не отказались от «русскости», запечатленной со времен Сталина в официальном наименовании РПЦ, причем именно в этническом смысле, и в еще большей степени — в особых, привилегированных отношениях с государством.
2) Логика державно-церковной дипломатии подвела митрополита Кирилла к решению публично отмежеваться от признания универсальной значимости общечеловеческих ценностей и выступить за пересмотр международно-правовых норм, касающихся прав и свобод человека. Председатель ОВЦС начал свою новую кампанию с речи, которую произнес в Греции — единственной «православной» стране, входящей в состав Европейского Союза. Выступая в здании парламента в Афинах, он поверг критике западное христианство за то, что, «приняв постулат о свободе человека как высшей ценности его земного бытия в качестве социально-культурной данности», оно, якобы, «освятило союз неоязыческой доктрины с христианской этикой».
Православным, заявил митрополит, «предстоит большая и трудная работа по формулированию и отстаиванию своей позиции перед лицом мировой общественности в ООН, других международных организациях». Потребуется и диалог «с иными Церквами, деноминациями и религиями».
В чем же должна заключаться эта особая православная позиция? Из слов владыки Кирилла в тот момент следовало лишь одно: требуется найти новый баланс между соблюдением прав личности и сохранением национально-культурной и религиозной идентичности отдельных народов.
Владыка Кирилл справедливо заметил, что при подписании в свое время международных документов о правах человека, руководители СССР лицемерили и, признавая на словах общемировые стандарты, сами этим стандартам не следовали. Он правильно идентифицировал и причины подобного лицемерия. Это — желание «дезавуировать обвинения Запада в приверженности тоталитарным методам контроля и управления» и расчет обратить «обоюдоострое пропагандистское оружие на своих идеологических противников». Но вот что любопытно. Председатель ОВЦС критиковал кремлевских деятелей советского периода не столько за лицемерие, сколько за сам факт подписания международно-правовых документов, ставших теперь неотъемлемой составной частью внутреннего законодательства стран ОБСЕ.
Исправляя «ошибку» советской дипломатии, составители «Основ социальной концепции РПЦ» вписали в этот документ положение, согласно которому церковь «не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность» (жирный шрифт — в тексте документа — А.К.). Они провозгласили намерение добиваться «признания легитимности религиозного мировоззрения как основания для общественно значимых деяний (в том числе государственных) и как существенного фактора, которые должны влиять на формирование (изменение) международного права и на деятельность международных организаций».
Согласится ли современное правовое государство, не говоря уже о международных правительственных организациях, принимать политические решения, исходя из религиозных постулатов вообще и той трактовки, которую дает правам человека РПЦ в особенности? Одна лишь постановка этого вопроса заставляет усомниться в том, что пропагандисты подобных идей сознают, в каком мире и в каком столетии они живут. Тем не менее, митрополит Кирилл продолжает разрабатывать свой глобализационный проект, основанный на идее раздела мира по территориально-религиозному принципу.
3) Тезис о «диалоге цивилизаций» родился в ОВЦС как результат переосмысления и приспособления к потребностям нынешней церковной дипломатии РПЦ двух других «глобальных» тезисов.
Выступая на первом заседании Европейского совета религиозных лидеров в Осло (ноябрь 2002 г.), председатель ОВЦС пытался доказать, что «восточно-христианской цивилизации, возникшей под влиянием Православия», в отличие от западной (подчеркнуто мной — А.К.), присуща верность «религиозному идеалу, связанному не только с личной, но и общественной жизнью, с устроением семьи, коллектива, народа, государства».[32]
Дальнейшее развитие идеи митрополита Кирилла получили в его докладе на очередном, восьмом по счету форуме ВРНС в феврале 2004 г. Председатель ОВЦС снова говорил о «самобытном пути России» и ее «цивилизационной индивидуальности». После чего сформулировал тезис об особом «русском мире», который-де не сводится к «этническому понятию» и «включает в себя и все народы, принадлежащие к другим религиям, но разделяющие одни ценности общественной жизни вместе с русским народом».
По словам митрополита, «некоторые представители других цивилизаций» называют православный мир мостом между западной и исламской цивилизациями. Однако «православные страны и народы, — предупреждает он, — не могут быть только мостом, у них есть своя роль и свои потребности самореализации… Православная цивилизация создала много государств. На протяжении веков она была притягательной силой для многочисленных народов, видевших в принятии ее ценностей приобщение к высшему источнику жизни, а также к богатому человеческому опыту».
Российское государство, по его мнению, должно вернуть Россию «к ее исторической роли покровительницы и защитницы Православных Церквей в странах, где православные верующие составляют меньшинство» В современных условиях, как считает митрополит, эта миссия нашей страны могла бы осуществляться и в Европе, и на Ближнем Востоке, и, «может быть», еще на других континентах.
7. Милитаризация общественного и церковного сознания
Начавшееся сближение части политической элиты с близкими ей по взглядам православными архиереями быстро отразилось на армии, которую стали готовить не к отражению внешней агрессии (благо, внешних врагов у нашей страны после распада СССР не осталось), а к выполнению жандармско-полицейских функций внутри Российской Федерации.
Cамой широкомасштабной операцией такого типа стала война без линии фронта на Северном Кавказе. Она продолжается вот уже десять лет, унося человеческие жизни, уничтожая материальные ценности и оказывая разрушающее воздействие на психическое здоровье как непосредственных участников и свидетелей происходящего, так и всего общества в целом. И церковь сегодня активно присутствует на этой войне, осыпая наградами российских военнослужащих, особенно генералов, освящая боевые знамена, благословляя оружие, проявляя неодинаковое отношение к преступлениям в зависимости от того, какая из воюющих сторон их совершает.
Всемирный русский народный собор митрополита Кирилла на форуме, состоявшемся в феврале 1995 г., откликнулся на войну в Чечне принятием документа «О святости ратного служения». В нем говорилось о том, что “служба в армии требует от человека подчинения дисциплине и самодисциплине, специфичность которых — одно из основных отличий армии от гражданских институтов: точная регламентация прав и обязанностей каждого, безоговорочное выполнение приказов вышестоящего начальника, строжайшая личная ответственность за порученное дело и свое поведение»[34].
А летом того же года Синод создал специальный Отдел по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Должность руководителя информационно-аналитической службы в нем занимает кадровый офицер. Кроме того, каждая силовая структура командировала в отдел по консультанту. Как сообщил на последнем Архиерейском соборе РПЦ председатель синодального Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями епископ Красногорский Савва, забота о духовном окормлении верующих военнослужащих стоит лишь на четвертом месте в списке основных направлений его работы
Весной 1999 г. главнокомандующий Северокавказским военным округом генерал-полковник В.Казанцев (поставленный В. В. Путиным год спустя во главе одноименного федерального округа) и архиепископ Ростовский и Новочеркасский Пантелеимон заключили соглашение о сотрудничестве, предусматривающее создание объединенной постоянно действующей рабочей группы по взаимодействию между СКВО и Ростовской епархией. В беседе с корреспондентом ИТАР-ТАСС генерал Казанцев заявил, что «единство российской армии и Русской Православной Церкви, завещанное нам еще преподобным Сергием Радонежским, особенно ярко проявляется в грозные для России времена».
Через несколько месяцев снова начались операции вооруженных сил и спецслужб России в Чечне, продолжающиеся по сей день. Второй чеченской войне предшествовали взрывы, прозвучавшие в сентябре 1999 г. в Москве и в нескольких других городах России. Список террористических акций с тех пор не перестает расти, и ситуация как в самой Чечне, так и по всей России выглядит столь же безысходной, как и в самом начале первой войны. Но синодальный отдел Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами не утрачивает оптимизма. «Победа, победившая мiръ» — такое название он избрал для своей газеты, призванной поддержать моральный дух если не солдат, то хотя бы высшего офицерского состава Российской армии.[35] Слово «мир» при этом пишется по старой орфографии, которая позволяла различить два значения одинаково воспринимаемого на слух слова: в одном случае («миръ») — состояние покоя и спокойствия, в другом («мiръ») — вселенная, земной шар, совокупность стран и народов.
В газете было опубликовано заявление, резюмирующее официальную позицию Отдела в связи с подготовкой законопроекта об альтернативной гражданской службе. Оно, как и следовало ожидать, начинается с полного отождествления сегодняшней российской государственности с православием. «Считаем, — пишут авторы документа, — что защита православного Отечества… — это священный долг каждого гражданина». При этом, указывают они, «подлинное восстановление моральных устоев военнослужащих возможно лишь на основе нравственного возрождения народа через возврат к Святой православной вере».
Так одно из подразделений управленческого аппарата Московского Патриархата, причем далеко не самое второстепенное, быстро и решительно разделалось с российскими мусульманами и представителями 70 других официально зарегистрированных в нашей стране религиозных направлений, для которых Россия является отечеством не в меньшей степени, чем для членов РПЦ. Я уже не говорю о тех, кто не идентифицирует себя ни с одной религией. Все они, оказывается, лишены «подлинно моральных устоев», которыми, по утверждению отдела, могут обладать только православные.
Указав далее на существование «вопросов, сопряженных с необходимостью убивать людей» (так в тексте — А.К.), идеологи военного отдела РПЦ признают, что в жизни встречаются и такие, для кого подобная необходимость неприемлема. Да, пишут они, случается, что «человек, не находящийся в лоне Православной Церкви, по своим религиозным убеждениям не может взять в руки оружие» (православный-де к бою готов всегда). Но это уже «не наш» человек, и относиться к нему надо соответственно. Тем более, что скорее всего он является членом какой-нибудь «тоталитарной секты».
Ибо «часто проблема альтернативной службы становится предметом спекуляций со стороны тоталитарных сект, в последнее время буквально заполонивших нашу страну». «Их деятельность, — поясняет автор (или авторы) документа, — кроме духовного закабаления людей, способствует в том числе и подрыву обороноспособности России». После таких слов читателю официального издания РПЦ должно стать ясно, кто же писал Конституцию Российской Федерации, которая предоставила россиянам возможность поступить на альтернативную гражданскую службу в случае, если их «убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях».
Еще одним противником, против которого военнослужащим-православным необходимо вести борьбу, отдел считает католиков. Этот противник представляется руководителям православного департамента по делам вооруженных сил настолько опасным и коварным, что они посвящают ему отдельное заявление. «Эмиссары Папы Римского ждут своего часа, чтобы вторгнуться в детские приюты, школы, больницы, тюрьмы и воинские казармы, — говорится в этом документе. — Такая политика римской курии лежит в русле давних традиций католической экспансии на Восток. И в наши дни, в последнее десятилетие так называемой "перестройки", обернувшейся вакханалией чужебесия (!), католики-униаты разоряют православные храмы, преследуют священников, сеют смуту и раздор».
Ничего принципиально нового в этих заявлениях, конечно, нет. Новость заключается лишь в том, что исходят они не от кого-нибудь другого, а от синодального Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями.
9. Заключение
Итак, мы констатировали, что единой позиции православия по проблемам глобализации не существует. Соглашаясь (не только между собой, но и с западными христиананами) по другим вопросам, связанным с различными аспектами происходящего сейчас процесса, православные дают два диаметрально противоположных ответа на один коренной, имеющий принципиальное значение вопрос — а какое же место должен занимать в современном глобализующемся мире человек, без которого на самом деле нет ни семьи, ни общества, ни государства.
Водораздел между сторонниками каждой из двух позиций в руководстве автокефальных православных церквей географически проходит почти по той же линии, по которой была проложена закрытая на глухой замок (или «железный занавес») граница между «социалистическим лагерем» и западными плюралистическими обществами. При одном, правда, существенном отличии: в результате распада СССР и созданного им военно-политического блока граница эта сместилась далеко на Восток — к европейским рубежам средневековой Московии.
Авторы разрабатываемого в Москве неоимперско-православного проекта выступают за воссоздание раскола мира на противостоящие группировки, переименованные в «цивилизации». Известному культурологическому понятию при этом придается политико-правовой смысл, как если бы речь шла о неких союзах государств, руководимых религиозными деятелями или, когда речь идет о современных правовых государствах, политиками, выполняющими мандат представителей «господствующих религий» (либо теми, кого они сами выберут в духовные наставники). А в подкрепление тезиса о «мирном существовании» в его новой интерпретации можно поиграть и мускулами (мы уже отметили этот факт в разделе о милитаризации церковного сознания).
Подмена понятий дает митрополиту Кириллу повод представить себя полномочным представителем «православной цивилизации», готовой согласиться с тем, чтобы все остальные устраивали жизнь внутри своих пока еще не демаркированных географических границ по собственному усмотрению, если они, со своей стороны, обязуются не вмешиваться во внутренние дела «русского мира». Рассчитывая на союз с государством (при формальном отделении от него), митрополит и другие составители «московского» проекта выбрали в качестве главного направления удара права человека вообще и свободу выбора мировоззрения и принадлежности (или непринадлежности) к той или иной религиозной организации, в особенности. В обоснование своей позиции они постоянно ссылаются на греховную природу человека, как если бы сами они обладали иной природой.
Вряд ли можно признать высоко моральными, например, рассуждения о принципе свободы совести, включенные в «Основы социальной концепции РПЦ». С одной стороны, авторы документа атакуют этот принцип, заявляя, что его утверждение «свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом». Но, с другой, тут же добавляют, что при определенных обстоятельствах выгоднее с ним согласиться, так как он «оказывается одним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ей иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев населения».[48]
Другими словами говоря, там где мы сильны и можем диктовать обществу свои условия, ни о какой свободе совести (а значит — и о свободе вообще) не должно быть и речи; там же, где наш диктат не действует, надо сделать вид, что и мы не против свободы. Развернутая митрополитом Кириллом в середине 90-х годов борьба за изменение российского законодательства о культах в сторону его ужесточения — яркий пример этого двойного стандарта. Ибо когда интересы РПЦ оказываются под вопросом ввиду ограничительной политики местных правительств, как это произошло, например, в Эстонии, антилиберализм председателя не помешал ему обратиться и к «либеральным ценностям», выраженным в нормах международного права.
То же самое можно сказать об отношении составителей документа к формам и методам государственного правления. В их списке современным демократиям отведено лишь самое последнее место, поскольку они (т.е. демократии) «не ищут божественной санкции власти». «Однако, — предполагают (или надеются) авторы «Основ», выделяя этот свой тезис жирным шрифтом, — нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной».[49]
Нужно ли удивляться после всего сказанного тому, что «западные» православные придерживаются принципиально иной точки зрения? Познакомившись на собственном опыте с жизнью в государствах, где заложены, закладываются или выражается намерение заложить основы открытого гражданского общества, они не собираются отказываться ни от общечеловеческих ценностей, таких, как естественные права человека, данные каждому от рождения, ни от независимости по отношению к государственным структурам (тем более, когда речь идет об отмежевании от структур иностранного государства, каковым является для них Россия).
Профессора Д.Е.Фурман и К.Каариайнен называют РПЦ «колоссом на глиняных ногах».[51] Ссылаясь на данные проведенных под их руководством социологических опросов, они отмечают, что в 2002 г. 80 проц. россиян называли себя православными, 52 проц. заявляли, что относятся к православию «очень хорошо», 44 — просто «хорошо» и только 1 проц. — «плохо». Исходя из этих цифр, можно назвать РПЦ колоссом. Но ноги, на которых он стоит, все же очень непрочны. Согласно тем же статистическим данным, не реже 1 раза в месяц церковь посетили всего 7 проц. опрошенных, несколько раз в год — 19 проц., один раз или реже — 31 проц., никогда не ходят в храм 42 проц. россиян.
Любопытны в этом отношении сведения, распространенные министерством внутренних дел РФ 8 января 2004 г. и касающиеся посещения рождественских богослужений. При населении страны в 145 млн. чел. на них побывали только 3 млн. россиян, т.е. менее 2 проц. жителей «православного» государства. При этом в Москве их оказалось еще меньше — чуть более одного процента (118, 5 тыс. чел. Из 10,5 млн. москвичей).
Долго ли можно выстоять, имея такую непрочную опору? Дать однозначный ответ на этот вопрос трудно. История, однако, демонстрировала нам, как казавшаяся незыблемой, благодаря поддержке режима самодержавия, структура русского православия рушилась вместе с этим режимом при возникновении неблагоприятных для него обстоятельств. Причем рушили ее не иностранные завоеватели — представители других «цивилизаций», а миллионы русских мужиков, крещенных в православии.
Так, может быть не спешить с выдвижением грандиозных геостратегических проектов, которые не под силу даже России, не говоря уже о Русской православной церкви?
Скорее всего было такое устроение характера Иуды, его личностные качества, что он был внутренне готов на предательство. Причем вполне сознательно, ему Иисус дал это понять явственным образом (см. от Иоанна 13). И даже потом Иуда мог получить прощение, но этого не сделал, предпочтя удавиться. В отличие от разбойника на кресте по правую руку от Христа.
Иуда сделал это не из-за страха, отчаяния, как трехкратное отречение Петра, а из-за своего естества, гордости. Петр быстро осознал свой поступок и принес плоды покаяния.
Если бы не Иуда, наверное, был бы кто-то другой или сложилось бы другая ситуация, в результате чего произошло бы распятие, ИМХО.
Так почему Иисус не пытался его вразумить? Помочь ему преодолеть эту склонность? Ведь он был его Учителем. Если знал и молчал, попустил совершить преступление - значит использовал?
а у вас нет точной цитаты?
Нашла цитату сама...Хм...Иисус не молчал даже , а сказал:"... что делаешь, делай скорее"..
Очень странный диалог. И как можно было остальным не понять, кто предаст, если Христос сам сказал, что это тот, кому он даст кусок хлеба? Кусок он тут же дал, а никто ничего не понял?
А когда Иуда вышел, Иисус сказал:" Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем". Прямо отпраздновал...
Разве можно вразумить каждого человека, причем насильственно, учитывая его свободную волю? А для преодоления для начала необходимо собственное желание человека.
Уверен, если в у Иуды была хоть малейшая склонность этого не сделать (т.е. предательства), Господь это бы использовал для вразумления.
Исходя из этого, он просто оказался в этой ситуации, ведь он и не пойти за Христом.
Это сложно объяснить и понять, особенно взаимодействие воли человека и Бога (об этом подробнее книгу "Иллиотропион, или сообразование человеческой воли с волей Божественной", в сети есть).
http://biblia.org.ua/bibliya/in.html#ch13
Последнее редактирование:
Просто Елена, я диски для Вас передам через Фостермаму. Буду у нее в субботу (очень надеюсь и оставлю. А Вы потом свидитесь, хорошо? Заодно она "Хейди" посмотрит с детками.
Skimen, а вот у меня такие неоднозначные мысли по поводу Иуды. Возможно, даже богохульные. Но по мне, они с Петром отличаются лишь тем, что Петр раскаялся и рыдал, а Иуда раскаялся и удавился. Сказать по правде, мне чуть-чуть понятно его состояние.
Я все это говорю не в осуждение, а в рассуждение. Занимает и волнует меня эта тема - Иуды. Была бы благодарна всем, кто присоединится к обсуждению - спокойному и мирному.
и оставлю. А Вы потом свидитесь, хорошо? Заодно она "Хейди" посмотрит с детками.Skimen, а вот у меня такие неоднозначные мысли по поводу Иуды. Возможно, даже богохульные. Но по мне, они с Петром отличаются лишь тем, что Петр раскаялся и рыдал, а Иуда раскаялся и удавился. Сказать по правде, мне чуть-чуть понятно его состояние.
Мне кажется, что человек сам себя до конца никогда знать не может. И тот, кто думает о себе, что "я уж никогда такого не сотворю", но вдруг оказывается в неблагоприятных условиях и очень даже "сотворяет". А другой трусоватый по натуре и вдруг в экстремальной ситуации являет чудеса мужества.
А мне кажется, что как раз из-за страха и отчаяния. Я даже чувствую (когда-то очень давно чувствовала это очень явственно: из-за страха и отчаяния хотела покончить жизнь самоубийством, на тот момент страх смерти был куда меньший страх, чем страх перед покаянием, т.е. каяться было страшнее).
т.е. и у Петра, по аналогии, была предрасположенность к предательству?
Иуда и разбойник уже распятый - были в совершенно разных условиях.
Я все это говорю не в осуждение, а в рассуждение. Занимает и волнует меня эта тема - Иуды. Была бы благодарна всем, кто присоединится к обсуждению - спокойному и мирному
.Гелия, ИМХО.
Да, человек может и не знать, но Бог ведь знает начало и конец жизненного пути.
Как раз-таки страх и отчаяние было у Петра, его Учителя увели, все разбежались, где все обетования? По крайней мере, мотивы отречения Петра по-человечески вполне понятны.
А какой страх и отчаяние были у Иуды?
Скорее всего, да. Раз это произошло, но он покаялся. Это дает определенный пример и нам, что мы можем быть где-то нестойки, не стоит быть слишком самонадеянными, т.к. падением м.б. серьезным, но главное найти силы и постараться измениться.
Мне кажется Иуда даже был в лучших условиях, он слышал о святости, видел чудеса. А разбойник увидел святость перед самой смертью и смог принять её, откликнулся сердцем и поверил.
Кому-то всю жизнь рассказывают о вере, а он и не слышит, не замечает. А другому буквально достаточно одного примера, нескольких слов праведного человека, чтобы всё понять.
- Статус