У окна, выходящего на Советскую, сидит за столиком мужчина, мой ровесник, чуть грузноватый, пепельный, с красными, как у тех, кто, как говорили во времена моей юности, "своё выпил", точками на носу и щеках, с закатанными рукавами застиранной, но чистой рубашки, и в линялых - сам люблю такие - ливайсах. Сидит он долго, подавшись в окно и почти, кажется, не моргая.
Когда на той стороне улицы у красного здания появляются женщина лет тридцати с девочкой детсадовского возраста, которую женщина не столько ведет, сколько тащит за собой, мужчина с грохотом отодвигает стул и бросается к окну.
Парочка на той стороне дороги быстро семенит мимо: мама - недовольно и молчаливо, а девочка - оглядываясь назад и что-то все время переспрашивая, но не получая ответы. Кажется, она смотрит на большие окна KFC, где на втором этаже сидим только мы с тем мужчиной, но отсюда толком не разглядишь.
Когда парочка скрывается из вида, мужчина последний раз всматривается им вслед, обнаруживает, что всё время махал в окно правой рукой, стеснительно прячет руку в карман ливайсов, придвигает к столику стул, стараясь не греметь, пододвигает к себе пластиковый стаканчик с чаем - и сидит, уставившись на него. Теперь мы с ним становимся еще более похожими - оба в ливайсах, у меня тёмных, у него почти белёсых, грузные, седоватые, невыспавшиеся, с зелеными надорванными пакетиками чая, палочками для размешивания и порционным сахаром.
Разница только в том, что я свою одиннадцатилетнюю шахматистку встречу после матчей уже часа через два, а он...
А еще ему дали на один пакетик сахара больше, но вряд ли ему от этого слаще.
(c)serafimm