"Жилетка"
- Автор темы Гелия
- Дата начала
- Статус
Девы, я опять к вам с рассказом 
Классный
Заразная болезнь, или «Бедные люди»
Татьяна Шипошина
Поезд продвигался по бесконечной степи, постукивая колесами на стыках рельсов. В вагонах было жарко и пыльно, особенно в плацкартных. В купейном, у нас, правда, не так было пыльно, но жара была такая же. Жарко!
Народ уже выспался и томился в ожидании вечерней прохлады. Двери купе были раскрыты. Я прошлась по коридору. В раскрытые двери купе было видно, как люди валялись на своих полках. Кто с книжкой, кто с журналом. Некоторые жевали за столиками. Некоторые стояли в коридоре, возле раскрытых окон.
Ехать нам было еще около суток. Не то, что я не могу читать в пути, нет. Могу, конечно. Только, с недавних пор, я не могу читать что попало, вот в чем суть. Хорошее же чтиво — замечательную книжку, которую я брала собой, я проглотила залпом в первые три часа пути. Еще часок мне понадобился на то, чтобы подумать о том, что я прочитала.
И вот, расставив мысленно все «точки над i » (в том, что касалось содержания книжки, конечно), я поднялась со своей полки, и уперлась глазами в сидящую напротив соседку по купе.
В начале пути мы познакомились, так сказать, формально. У нее было довольно редкое имя, которое ей очень шло, и поэтому хорошо запоминалось. Звали ее Аделаида Петровна.
— Жарко, однако! — сказала я, чтобы что-нибудь сказать.
— Да, жарко, — отозвалась Аделаида Петровна. — Мне всегда в дороге не везет.
— Что же «не везет»? — я улыбнулась «великому и могучему» русскому языку. — Поезд себе везет, а мы себе сидим.
— Я на другой поезд билет взять хотела, который ночью идет. Так билеты закончились, перед самым носом. Всегда так у меня. То, чего хочу, никогда не получается. Я невезучая, я, вообще невезучая...
И она скорбно поджала тонкие губы и устремилась взглядом в окно.
— Я тоже хотела на тот поезд. Только я не расстроилась почти. И на этом тоже ничего. И у нашего поезда есть преимущество — он приходит утром. А тот — поздно вечером. В общем, раз мы едем, то все не так уж и плохо! — сказала я.
— Вы оптимистка, — cказала Аделаида Петровна тоном как бы осуждающим.
— Да, стараюсь, — ответила я.
— Старайся, не старайся...
Мы помолчали.
Аделаида Петровна была моих лет, может, чуть моложе. А может, и постарше. От выражения скорби и обиды, застывшего у нее на лице, определить ее возраст было трудновато. Она могла быть и моложе, и старше. Невысокая, худенькая. Только небольшой животик, который находился при ней как бы отдельно от всего остального туловища.
А вот глаза! Были они усталыми, какими-то мутноватыми, что ли. И окружены они были — сверху крупными, как бы набрякшими, верхними веками, а снизу — двойным рядом синеватых «подглазных» мешков. Нос грустно опускался книзу, и, как его продолжение, вниз шли глубокие носогубные складки.
При этом и губы были поджаты, но не постоянно. Степень их поджатости соответствовала содержанию разговора — то сильнее, то слабее. Улыбки же практически не было. По крайней мере, во время нашего разговора — ни разу.
— У Вас, наверное, случилось что-то? — спросила я.
— Случилось, конечно! — ответила Аделаида Петровна. — Свадьба случилась! Еду домой со свадьбы сына.
— Так это же прекрасно!
— Прекрасно! Как бы не так! Разве у него с этой лахудрой может что-нибудь путное получиться?
— А сыну-то сколько лет?
— Двадцать шесть.
— Ну, не восемнадцать же! В такие годы уже сознательно выбирают. Он у Вас что делает — работает, или учится?
— Уже выучился. Вместе с ней учился!
— Так прекрасно! Не с улицы какую-то взял!
— А, все равно не получится ничего! — она безнадежно махнула рукой, и губы ее превратились в линию.
Мы снова помолчали. Жара начала спадать, солнце клонилось вниз и пронизывало купе насквозь. Его косые лучи были видимы, как бы ощутимы — от висевшей в воздухе пыли. «Красиво, — подумала я, — красиво». А вслух сказала:
— Может быть, Вы все-таки преувеличиваете трагизм положения?
— Может быть, — грустно ответила она, — может быть... Только у меня — всю жизнь так! Я прожила так всю жизнь!
— Как?
— А вот так — всю жизнь я знала, что ничего у меня не получится. В смысле — ничего путного.
— Расскажите, — сказала я.
Сказать-то сказала... Зачем? Сейчас, как начнет… Ну, ничего, послушаю. Ехать-то долго еще.
— Вы действительно хотите услышать про мою жизнь? — Аделаида Петровна как будто ответила на мои мысли.
— Да.
— Ну, тогда...— она помолчала. — Не знаю, начать с чего... С бабушки, пожалуй. С маминой мамы. Она такая большая, такая внушительная была женщина. У мамы моей было четыре сестры, а мама моя — самая младшая. Всегда около бабушки родственников было много — теток, братьев. Маме всегда выделиться хотелось, как я это сейчас понимаю. И не получалось никак. А я самая маленькая была в семье... И я боялась эту бабушку, панически боялась. Просто страхом, натуральным страхом.
— Да, детский страх...
— А мама моя все заставляла меня — подойди к бабушке, поцелуй бабушку, скажи бабушке спасибо... Ей хотелось, чтобы бабушка полюбила меня. А бабушка... Нет, не любила меня бабушка! И мать меня ругала, ругала. Я с бабушкой неласковая, я бабушку не люблю, я от бабушки убегаю. Не такая я, в общем! Не такая как надо! Не такая, как ей хочется!
— И Вы страдали от этого?
— Конечно! И хотела бы полюбить бабушку, да не могла! А потом в школу пошла. Училась хорошо, даже отличницей была… несколько классов. Но опять было все не так! То пишу не так, то не аккуратная, то нагрубила учительнице. Все равно — хоть из кожи вон я лезла, а все равно — у кого-то были тетради чище, поведение лучше. И всё ругали меня, ругали... Не то, не так....
— А родители-то кто по специальности были?
— Мама бухгалтером была. А папа ушел от нас, ушел, да...
— Почему?
— А не выдержал, наверное. Мама у меня была... как бы это сказать... всю жизнь страдала, мучилась... тоже — все не то, все не так... отец пить начал... Так и говорила она мне: «вся жизнь — одно страдание». Да...
— Разве нет хорошего в жизни?
— Может, и есть, да не у нас. У мамы... У нее и на работе все было не так, и отца она не переносила, не позволяла мне видеться с ним. И в институт мне поступить не дала, куда хотела я. Я хотела в медицинский, а она меня в экономический устроила, чтобы я бухгалтером стала, как и она. Чтобы я с больными не возилась, да...
— И вы стали экономистом?
— Да, конечно. Только вот... С института началось... У меня тоже стало все не так. Смотрю на сокурсников своих, а у меня — не так! Они на танцы бегают, а я не могу! Они парней находят, а я не могу! Все, кто со мной знакомятся, — все не те! Все не такие! У всех парни как парни, а у меня... ох, и наплакалась я в институте! Ох, и наплакалась...
Аделаида Петровна прикрыла глаза, и на ее лице отразилась та, старая обида. Страшная обида! У подружки парень — хоть куда, а у тебя... Подружка выходит замуж, а ты...
— Потом вышла я все-таки замуж, да развелась через два года. Не за того вышла! Тоже пил... Сына растила сама, да мать помогала. Не долго, правда. Умерла она от сердечного приступа. Рано умерла, Царство ей небесное.
— Да, — сказала я, так как больше мне сказать было нечего.
— Не только с замужеством так вышло. Просто пошло по жизни — что ни задумаю, все не получается. Или получается, но не так, а хуже в десять раз. Квартира маленькая... всю жизнь работаю, а благодарности никакой. На пенсию выпроводили и забыли. А я всю жизнь...
— Да, все выходим...
Аделаида Петровна не дала мне продолжить:
— И пожар был у меня, и соседи заливают... как ремонт сделаю, так меня и зальют. Я и ремонт перестала делать, представляете? И деньги у меня воровали! Собрала на новый телевизор, и своровали! Потом на шубу собрала.
— Опять своровали, что ли?
— Нет! Подсунули некачественную, так она расползлась вся по швам, один сезон выдержала только. А вы говорите — свадьба! Разведется через год! Все мать ему не такая! — и она вдруг всхлипнула.
— Что? — спросила я.
— Говорит: мама, ты тоску наводишь! Не улыбаешься, говорит! А чему улыбаться? У всех невесты как невесты! А эта! Худая, маленькая! Подумаешь, красный диплом!
Аделаида Петровна полезла в сумочку, достала платок. Вытерла глаза и безнадежно опустила руки на колени.
— А самое ужасное...
— Что?
— А то, что он отца своего на свадьбу пригласил. То есть мужа моего бывшего. Представляете — нашел его и пригласил!
— И как муж?
— А что ему? Приехал, подарки привез...
— Спился?
— Нет, не спился... Главный инженер завода, представляете? Военного какого-то. Оказывается, они с сыном они уже давно отношения поддерживают, а я не знала. Не говорил мне сын... боялся расстроить, говорит. И этот ужас мне пришлось пережить! А вы говорите, радоваться!
Слезы ее высохли после этой фразы, и она в сердцах бросила платок в сторону подушки.
— Представляете, сразу после свадьбы собрались за границу ехать, в турпоездку! На целых две недели! Я такого себе никогда позволить не могла! Я даже в санаторий раз в жизни ездила! И то — на танцы не ходила... не могла себе никаких романов позволить, чтоб сына воспитать! А он! В турпоездку! Денег-то сколько...
— А хотелось?
— Что?
— Хотелось, наверно, познакомиться с кем-нибудь? Вы ведь молодая, совсем молодая одна остались? Без мужа, я имею в виду.
— Честно?
— Если хотите...
— Я думала об этом... да... конечно, ради сына,— это главное. Но... трусила я... все равно бы не вышло ничего....
Солнце висело над горизонтом уже совсем низко. Небо было сказочно красивым. Таким бывает закат на открытой местности, в слегка ветреную пору позднего лета. Все оттенки розового, сиреневого, голубого. Все напросвет, через мелкие облачка. Чудо!
Аделаида Петровна тоже смотрела в окно, но мне казалось, что она смотрит не на закат, а в некие глубины своей души, полные элементарной зависти, пожизненной трусости и тяжелой, привычной тоски.
Вечер быстро сменился ночью, как это бывает, когда подъезжаешь к югу. Мы попили чаю, и улеглись на свои полки. Да...
Нет, не давала мне покоя Аделаида Петровна, не давала даже тогда, когда я приехала домой. И я стала писать этот рассказ. И только стала я его писать, как некоторые размышления стали настойчиво овладевать мной и не давать мне покоя.
Какие размышления? А вот какие.
А кому он нужен, этот рассказ? Нет, не смогу я его дописать! То же мне, писатель! А если даже смогу дописать, то разве я смогу его напечатать? Нет, не смогу! Кто его напечатает?
А если даже напечатают, то что? Что такое мой рассказ в море всей нашей литературы? Что такое мой рассказ, когда есть Толстой, есть Достоевский?
Я немного помучилась и остановила себя в тот момент, как почувствовала, что губы мои поджимаются и превращаются в линию.
Ну, Аделаида Петровна, я и не предполагала, насколько заразна эта ваша болезнь! А ведь заразна, да еще как!
И я закончила этот рассказ, и положила его перед собой. Завтра же отнесу в редакцию, завтра же! А насчет Достоевского... перечитать бы надо... как там у него... «Бедные люди»?
Да... да... бедные люди...
Классный
Заразная болезнь, или «Бедные люди»
Татьяна Шипошина
Поезд продвигался по бесконечной степи, постукивая колесами на стыках рельсов. В вагонах было жарко и пыльно, особенно в плацкартных. В купейном, у нас, правда, не так было пыльно, но жара была такая же. Жарко!
Народ уже выспался и томился в ожидании вечерней прохлады. Двери купе были раскрыты. Я прошлась по коридору. В раскрытые двери купе было видно, как люди валялись на своих полках. Кто с книжкой, кто с журналом. Некоторые жевали за столиками. Некоторые стояли в коридоре, возле раскрытых окон.
Ехать нам было еще около суток. Не то, что я не могу читать в пути, нет. Могу, конечно. Только, с недавних пор, я не могу читать что попало, вот в чем суть. Хорошее же чтиво — замечательную книжку, которую я брала собой, я проглотила залпом в первые три часа пути. Еще часок мне понадобился на то, чтобы подумать о том, что я прочитала.
И вот, расставив мысленно все «точки над i » (в том, что касалось содержания книжки, конечно), я поднялась со своей полки, и уперлась глазами в сидящую напротив соседку по купе.
В начале пути мы познакомились, так сказать, формально. У нее было довольно редкое имя, которое ей очень шло, и поэтому хорошо запоминалось. Звали ее Аделаида Петровна.
— Жарко, однако! — сказала я, чтобы что-нибудь сказать.
— Да, жарко, — отозвалась Аделаида Петровна. — Мне всегда в дороге не везет.
— Что же «не везет»? — я улыбнулась «великому и могучему» русскому языку. — Поезд себе везет, а мы себе сидим.
— Я на другой поезд билет взять хотела, который ночью идет. Так билеты закончились, перед самым носом. Всегда так у меня. То, чего хочу, никогда не получается. Я невезучая, я, вообще невезучая...
И она скорбно поджала тонкие губы и устремилась взглядом в окно.
— Я тоже хотела на тот поезд. Только я не расстроилась почти. И на этом тоже ничего. И у нашего поезда есть преимущество — он приходит утром. А тот — поздно вечером. В общем, раз мы едем, то все не так уж и плохо! — сказала я.
— Вы оптимистка, — cказала Аделаида Петровна тоном как бы осуждающим.
— Да, стараюсь, — ответила я.
— Старайся, не старайся...
Мы помолчали.
Аделаида Петровна была моих лет, может, чуть моложе. А может, и постарше. От выражения скорби и обиды, застывшего у нее на лице, определить ее возраст было трудновато. Она могла быть и моложе, и старше. Невысокая, худенькая. Только небольшой животик, который находился при ней как бы отдельно от всего остального туловища.
А вот глаза! Были они усталыми, какими-то мутноватыми, что ли. И окружены они были — сверху крупными, как бы набрякшими, верхними веками, а снизу — двойным рядом синеватых «подглазных» мешков. Нос грустно опускался книзу, и, как его продолжение, вниз шли глубокие носогубные складки.
При этом и губы были поджаты, но не постоянно. Степень их поджатости соответствовала содержанию разговора — то сильнее, то слабее. Улыбки же практически не было. По крайней мере, во время нашего разговора — ни разу.
— У Вас, наверное, случилось что-то? — спросила я.
— Случилось, конечно! — ответила Аделаида Петровна. — Свадьба случилась! Еду домой со свадьбы сына.
— Так это же прекрасно!
— Прекрасно! Как бы не так! Разве у него с этой лахудрой может что-нибудь путное получиться?
— А сыну-то сколько лет?
— Двадцать шесть.
— Ну, не восемнадцать же! В такие годы уже сознательно выбирают. Он у Вас что делает — работает, или учится?
— Уже выучился. Вместе с ней учился!
— Так прекрасно! Не с улицы какую-то взял!
— А, все равно не получится ничего! — она безнадежно махнула рукой, и губы ее превратились в линию.
Мы снова помолчали. Жара начала спадать, солнце клонилось вниз и пронизывало купе насквозь. Его косые лучи были видимы, как бы ощутимы — от висевшей в воздухе пыли. «Красиво, — подумала я, — красиво». А вслух сказала:
— Может быть, Вы все-таки преувеличиваете трагизм положения?
— Может быть, — грустно ответила она, — может быть... Только у меня — всю жизнь так! Я прожила так всю жизнь!
— Как?
— А вот так — всю жизнь я знала, что ничего у меня не получится. В смысле — ничего путного.
— Расскажите, — сказала я.
Сказать-то сказала... Зачем? Сейчас, как начнет… Ну, ничего, послушаю. Ехать-то долго еще.
— Вы действительно хотите услышать про мою жизнь? — Аделаида Петровна как будто ответила на мои мысли.
— Да.
— Ну, тогда...— она помолчала. — Не знаю, начать с чего... С бабушки, пожалуй. С маминой мамы. Она такая большая, такая внушительная была женщина. У мамы моей было четыре сестры, а мама моя — самая младшая. Всегда около бабушки родственников было много — теток, братьев. Маме всегда выделиться хотелось, как я это сейчас понимаю. И не получалось никак. А я самая маленькая была в семье... И я боялась эту бабушку, панически боялась. Просто страхом, натуральным страхом.
— Да, детский страх...
— А мама моя все заставляла меня — подойди к бабушке, поцелуй бабушку, скажи бабушке спасибо... Ей хотелось, чтобы бабушка полюбила меня. А бабушка... Нет, не любила меня бабушка! И мать меня ругала, ругала. Я с бабушкой неласковая, я бабушку не люблю, я от бабушки убегаю. Не такая я, в общем! Не такая как надо! Не такая, как ей хочется!
— И Вы страдали от этого?
— Конечно! И хотела бы полюбить бабушку, да не могла! А потом в школу пошла. Училась хорошо, даже отличницей была… несколько классов. Но опять было все не так! То пишу не так, то не аккуратная, то нагрубила учительнице. Все равно — хоть из кожи вон я лезла, а все равно — у кого-то были тетради чище, поведение лучше. И всё ругали меня, ругали... Не то, не так....
— А родители-то кто по специальности были?
— Мама бухгалтером была. А папа ушел от нас, ушел, да...
— Почему?
— А не выдержал, наверное. Мама у меня была... как бы это сказать... всю жизнь страдала, мучилась... тоже — все не то, все не так... отец пить начал... Так и говорила она мне: «вся жизнь — одно страдание». Да...
— Разве нет хорошего в жизни?
— Может, и есть, да не у нас. У мамы... У нее и на работе все было не так, и отца она не переносила, не позволяла мне видеться с ним. И в институт мне поступить не дала, куда хотела я. Я хотела в медицинский, а она меня в экономический устроила, чтобы я бухгалтером стала, как и она. Чтобы я с больными не возилась, да...
— И вы стали экономистом?
— Да, конечно. Только вот... С института началось... У меня тоже стало все не так. Смотрю на сокурсников своих, а у меня — не так! Они на танцы бегают, а я не могу! Они парней находят, а я не могу! Все, кто со мной знакомятся, — все не те! Все не такие! У всех парни как парни, а у меня... ох, и наплакалась я в институте! Ох, и наплакалась...
Аделаида Петровна прикрыла глаза, и на ее лице отразилась та, старая обида. Страшная обида! У подружки парень — хоть куда, а у тебя... Подружка выходит замуж, а ты...
— Потом вышла я все-таки замуж, да развелась через два года. Не за того вышла! Тоже пил... Сына растила сама, да мать помогала. Не долго, правда. Умерла она от сердечного приступа. Рано умерла, Царство ей небесное.
— Да, — сказала я, так как больше мне сказать было нечего.
— Не только с замужеством так вышло. Просто пошло по жизни — что ни задумаю, все не получается. Или получается, но не так, а хуже в десять раз. Квартира маленькая... всю жизнь работаю, а благодарности никакой. На пенсию выпроводили и забыли. А я всю жизнь...
— Да, все выходим...
Аделаида Петровна не дала мне продолжить:
— И пожар был у меня, и соседи заливают... как ремонт сделаю, так меня и зальют. Я и ремонт перестала делать, представляете? И деньги у меня воровали! Собрала на новый телевизор, и своровали! Потом на шубу собрала.
— Опять своровали, что ли?
— Нет! Подсунули некачественную, так она расползлась вся по швам, один сезон выдержала только. А вы говорите — свадьба! Разведется через год! Все мать ему не такая! — и она вдруг всхлипнула.
— Что? — спросила я.
— Говорит: мама, ты тоску наводишь! Не улыбаешься, говорит! А чему улыбаться? У всех невесты как невесты! А эта! Худая, маленькая! Подумаешь, красный диплом!
Аделаида Петровна полезла в сумочку, достала платок. Вытерла глаза и безнадежно опустила руки на колени.
— А самое ужасное...
— Что?
— А то, что он отца своего на свадьбу пригласил. То есть мужа моего бывшего. Представляете — нашел его и пригласил!
— И как муж?
— А что ему? Приехал, подарки привез...
— Спился?
— Нет, не спился... Главный инженер завода, представляете? Военного какого-то. Оказывается, они с сыном они уже давно отношения поддерживают, а я не знала. Не говорил мне сын... боялся расстроить, говорит. И этот ужас мне пришлось пережить! А вы говорите, радоваться!
Слезы ее высохли после этой фразы, и она в сердцах бросила платок в сторону подушки.
— Представляете, сразу после свадьбы собрались за границу ехать, в турпоездку! На целых две недели! Я такого себе никогда позволить не могла! Я даже в санаторий раз в жизни ездила! И то — на танцы не ходила... не могла себе никаких романов позволить, чтоб сына воспитать! А он! В турпоездку! Денег-то сколько...
— А хотелось?
— Что?
— Хотелось, наверно, познакомиться с кем-нибудь? Вы ведь молодая, совсем молодая одна остались? Без мужа, я имею в виду.
— Честно?
— Если хотите...
— Я думала об этом... да... конечно, ради сына,— это главное. Но... трусила я... все равно бы не вышло ничего....
Солнце висело над горизонтом уже совсем низко. Небо было сказочно красивым. Таким бывает закат на открытой местности, в слегка ветреную пору позднего лета. Все оттенки розового, сиреневого, голубого. Все напросвет, через мелкие облачка. Чудо!
Аделаида Петровна тоже смотрела в окно, но мне казалось, что она смотрит не на закат, а в некие глубины своей души, полные элементарной зависти, пожизненной трусости и тяжелой, привычной тоски.
Вечер быстро сменился ночью, как это бывает, когда подъезжаешь к югу. Мы попили чаю, и улеглись на свои полки. Да...
Нет, не давала мне покоя Аделаида Петровна, не давала даже тогда, когда я приехала домой. И я стала писать этот рассказ. И только стала я его писать, как некоторые размышления стали настойчиво овладевать мной и не давать мне покоя.
Какие размышления? А вот какие.
А кому он нужен, этот рассказ? Нет, не смогу я его дописать! То же мне, писатель! А если даже смогу дописать, то разве я смогу его напечатать? Нет, не смогу! Кто его напечатает?
А если даже напечатают, то что? Что такое мой рассказ в море всей нашей литературы? Что такое мой рассказ, когда есть Толстой, есть Достоевский?
Я немного помучилась и остановила себя в тот момент, как почувствовала, что губы мои поджимаются и превращаются в линию.
Ну, Аделаида Петровна, я и не предполагала, насколько заразна эта ваша болезнь! А ведь заразна, да еще как!
И я закончила этот рассказ, и положила его перед собой. Завтра же отнесу в редакцию, завтра же! А насчет Достоевского... перечитать бы надо... как там у него... «Бедные люди»?
Да... да... бедные люди...
Спасибо, девочки, что все-таки помогли лично мне расставить точки над i для себя в темке Саши. Т.к. отношусь к "непостоянным рыбоносителям", то после многих слов Burberry (и не только), стала сомневаться в правильности своих действий.
Но после осмысливания поста Yvanka
Получилось так, что через последние события в темке, я о многом задумалась, спасибо Вам всем за полезные мысли!!!
Но после осмысливания поста Yvanka
и слов vuster о кривой распределения, я для себя окончательно убедилась, что при возможности все же буду помогать, чтобы Саше было хоть чуточку легче.Yvanka написал(а):
Получилось так, что через последние события в темке, я о многом задумалась, спасибо Вам всем за полезные мысли!!!
Девора, Вы приняли абсолютно верное решение! В том плане, что невозможно оставить голодными детей, какой бы ни была мама (и ни одна нормальная женщина не смогла бы так). И я не оставила бы, бесилась бы, да, но не оставила... Именно поэтому меня начисто выключает Сашино поведение: что она НЕ ПЫТАЕТСЯ зарабатывать элементарно на еду своим детям, а преспокойно ездит на людях, зная, что они ее не оставят...
А наши-то некоторые особо одаренные (не буду тыкать пальцем и выражаться более конкретно) умеют перекрутить все с ног на голову: что злобные тетки попрекают ребенка ложкой каши. Смысл моих постов - не у ребенка отнять и не деньги давать (на ту же коммуналку), а маму пинком под жопу погнать зарабатывать. И чтобы она не с пивом на лавочке сидела, где ее видит пол-двора (хоть бы шифроваться попыталась, что ли... кстати, вот и не боится, что ее сын умрет от судорог на руках у брата), а на эту самую кашу для детей своих зарабатывала.
ДЕТЯМ. Саша и так классно устроилась.
Машина, кстати, тот еще вопрос, чья В плане, соседская ли?) Не Сашина ли, часом?) Впрочем, это легко узнать.
Ладно, ну ее А то "Жилетка" превратится сейчас в "Сральню" - и это минимум =)
*****************************
Девочки, скажите лучше, как бы это выбраться сейчас из дома? :biggrin: Спать хочется так, что хоть пять копеек в глазки вставляй... А ехать-то надо... Дайте пинка, что ли
А наши-то некоторые особо одаренные (не буду тыкать пальцем и выражаться более конкретно
) умеют перекрутить все с ног на голову: что злобные тетки попрекают ребенка ложкой каши. Смысл моих постов - не у ребенка отнять и не деньги давать (на ту же коммуналку), а маму пинком под жопу погнать зарабатывать. И чтобы она не с пивом на лавочке сидела, где ее видит пол-двора (хоть бы шифроваться попыталась, что ли... кстати, вот и не боится, что ее сын умрет от судорог на руках у брата), а на эту самую кашу для детей своих зарабатывала.Не Саше
ДЕТЯМ. Саша и так классно устроилась.Машина, кстати, тот еще вопрос, чья
В плане, соседская ли?) Не Сашина ли, часом?) Впрочем, это легко узнать.Ладно, ну ее
А то "Жилетка" превратится сейчас в "Сральню" - и это минимум =)*****************************
Девочки, скажите лучше, как бы это выбраться сейчас из дома? :biggrin: Спать хочется так, что хоть пять копеек в глазки вставляй... А ехать-то надо... Дайте пинка, что ли
Последнее редактирование:
IRRGA, уже) Сама обалдела, так личку завалили =)
Однако и по моим сообщениям модераторы прошлись будь здоров :biggrin: Только, дорогие рыбоносительные дамы, от того, что вы понервничали да сбегали нажаловались, толку никакого нет... Люди сообщения читали? Читали. А значит, отлично поняли, кто такая Саша. А сказки о том, какая там любовь к детям и желание зарабатывать, можете рассказать разве что бабе Зине в магазине... Мы смотрим на РЕЗУЛЬТАТЫ. А их, простите, за 3 с лишним года (правильно посчитала?) нет и не предвидится.
З.Ы. Девушки, кто звонил на мобильный в пол-седьмого утра? Вообще обалдели :biggrin: Звоните, пожалуйста, примерно с 10 вечера до 12.
Однако и по моим сообщениям модераторы прошлись будь здоров :biggrin: Только, дорогие рыбоносительные дамы, от того, что вы понервничали да сбегали нажаловались, толку никакого нет... Люди сообщения читали? Читали. А значит, отлично поняли, кто такая Саша. А сказки о том, какая там любовь к детям и желание зарабатывать, можете рассказать разве что бабе Зине в магазине... Мы смотрим на РЕЗУЛЬТАТЫ. А их, простите, за 3 с лишним года (правильно посчитала?) нет и не предвидится.
З.Ы. Девушки, кто звонил на мобильный в пол-седьмого утра?
Вообще обалдели :biggrin: Звоните, пожалуйста, примерно с 10 вечера до 12.
Prostomama
New member
irina1978, вот ваше это "не прямо, а через буераки" раздражает. Замечательно, что у вас сохраняется вера в человека. Но и Burberry имеет право на выражение совего мнения. тему уже обсосали. ВАМ-ТО что неймется???Никто Сашу не трогает. А с Burberry лично я согласна практически во всем! А включите не противодействие, а содействие.
собственно- включила.
Если Burberry имеет право на выражение своего мнения - то это же право имею и я. Даже если вас это раздражает.
вы лично согласны. Кто-то лично не согласен. И?
Прекратить обсасывать тему? Я сделаю это с большим удовольствием. Хотя бы этого Саша заслуживает. Но извините обсасывание с деталями, что кто-то там на скамейке сидел, начала в этой теме не я. Поэтому "неймется" мне ровно в той же степени, в которой "неймется" Burberry.
Последнее редактирование:
моя однокурсница там осталась после 4го курса. Сначала было тяжеловато, работала много, приехать не могла - потмоу что обратно ее бы не выпустили, через маму и документы по факсу оформила перевод в американский вуз смежной специальности, получила стипендию, только тогда смогла приехать - и то у нее были проблемы даже при том, что она там училась в вузе - ее не хотели выпускать. Потом она там вышла замуж, получила гражданство и теперь уже нормально презжает. То есть все будет хорошо, но вначале тяжеловато все это разрулить
irina1978, у вас словесная диарея? :biggrin: И зачем, как Попка, повторять сто раз Гелину фразу, что
Успокойтесь уже.
?
Успокойтесь уже.
А чтобы и до вас дошло. Чтоб про скамейки здесь не писали.
Я не только успокоюсь, я запросто удалю свои посты про Сашу из этой темки
Про то, что Саша нашла работу, все желающие уже поняли, надеюсь. Главное, чтобы ВЫ опять не начали по поводу Саши сокрушаться.
Вы же это здесь начали. Не я.
Замечательно! Ведь именно этого от нее и добивались
Пусть будет ей в этом удача; если станет работать постоянно, вообще будет умничка.А удалите вы свои посты или нет, мне глубоко безразлично
Если не лень, можете и дальше поразвивать теорию, кто первым написал в чей горшок.Гелия, кстати! А Ваша девочка замуж там выйти не хочет? Многие говорят, так зацепиться намного проще...
И это... Ну отпишитесь мне, что ли, а то запропали совсем :blush1: Я ж переживаю
Главное, чтобы первым напИсавший не обвинял потом других в (словесной) диарее.
Тут я конечно присоединюсь.Замечательно! Ведь именно этого от нее и добивались
И удалюсь
Острить вслед необязательно. А то сострю в ответ.
Последнее редактирование:
- Статус